Тема поклонников была главной в речах бабушки. Она никогда не вспоминала о муже и двух детях, которых родила от него. Даже про сценическую деятельность не заикалась. Но поклонники! Имя им было легион. Каких безумств они только не творили, сходили с ума, даже травились и стрелялись.
Антон ловил Эмилию на повторах:
— Минутку, бабуля! Директор фабрики прислал тебе грузовик цветов и застрелился? Но генерал армии, про которого ты раньше рассказывала, тоже покончил с собой, предварительно засыпав твою дверь цветами. Разве в вашем городе имелось цветочное хозяйство, чтобы грузовиками разбрасываться? И сколько же ты руководящих кадров погубила?
Пуританку Марину байки о поклонниках коробили, ведь «поклонник» равно — «любовник». Хотя Марина и понимала, что все это — игры старческого слабоумия у дамы с большими претензиями, из памяти которой уплыли факты и события, остались только фантазии на любимую тему. Лена относилась к бабушкиным легендам проще: чудит старуха, врет-завирается.
Лену и Антона, также как Марину и Андрея, волновало содержимое заветной шкатулки. Лена не видела ничего предосудительного в том, чтобы познакомиться с наследством раньше времени. Во-первых, все равно им достанется. Во-вторых, это не по-людски — ждать смерти человека, чтобы разбогатеть.
— Мы же не только для себя, — уговаривала она мужа, — с Маринкой поделимся.
Эмилия застала их, когда они пытались вскрыть шкатулку, ковыряли отверткой в замке.
— Низкие люди! — заверещала бабуля, даже забыв встать в театральную позу. — И вы меня называли воровкой? Руки прочь! Отдайте шкатулку, грабители!
— Да, пожалуйста, — слегка смутился Антон и протянул бабушке ее сокровище. — Любопытство не порок, а маленькая слабость.
— Мы бы все на месте оставили, — вторила Лена.
Эмилия, прижав шкатулку к груди, вспомнила о сценическом искусстве:
— Сначала убейте меня, если хотите завладеть наследством. Ну? Убивайте!
— Поживи еще, — разрешил Антон.
— Хотите, я вам тушь для ресниц свою подарю? — предложила Лена. — А то вашей, наверное, сто лет в обед.
— Не нуждаюсь в подачках пошлых мещан!
— Ой-ой-ой! — издевательски пропела Лена. — А кто втихую моими духами душится, лаком для ногтей пользуется и румяна изводит? Вы хоть спросите, мне не жалко. Нет, подворовывает и еще из себя честную строит. Видали мы таких аристократок — гонору через край, а трусы раз в неделю стирает.
Бабушка жила у Антона третий месяц, за что Марина не уставала благодарить Лену в телефонных разговорах.
— Ладно тебе, — отмахивалась Лена, — я же понимаю, что эта народная актриса вас до развода могла довести.
Как ни грустно, но похоже на правду. Марина, кстати, за три месяца не разговаривала с самой Эмилией ни разу — боялась, что та потребует возвращения. Страшным было не столько поведение бабушки, сколько провоцируемое ухудшение отношений Марины и Андрея. В каждой семье имеются подводные камни недопонимания, раздражения, претензий, причин для ссор, взаимных упреков. Но камни преткновения в нормальной бытовой обстановке глубоко скрыты, их не видно, когда царят мир, взаимопонимание и любовь, пусть подвявшая, но все-таки живая. Эмилия за месяц постоя в Марининой семье умудрилась спровоцировать столько взаимных обид-упреков между мужем и женой, сколько у них не было за четыре года брака.
К счастью, сплавив бабушку, они постепенно возвращались к прежним отношениям любви-дружбы.
Андрей называл это «эффектом блохи»:
— Опутан человек проблемами: на работе завал, денег не хватает, а тут у него еще и блохи завелись. Вывел блох, на службе те же трудности, денег больше не стало, но человек радостен и доволен.
— Ты видел когда-нибудь, — смеялась Марина, — живых блох? Я — только на картинке.
— Ошибаешься. Жила тут одна блоха в макияже, кровь нашу пила.
В семье Лены и Антона бабуля сыграть подобную отрицательную роль не могла, потому что внук и его жена были проще, толстокожее, хотя и шумные, но легко отходчивые. Если для Марины бабушка превратилась в адвоката дьявола, то для Лены стала чем-то вроде домашнего клоуна, о котором рассказывали анекдоты.
— Девочки, — говорила Лена подругам, — приходите посмотреть на это чудо природы, животы от смеха надорвете.
Эмилия, которую приглашали попить чай в женской компании, выходила на сцену (на кухню) эффектно. Застывала в проеме двери, чтобы все смогли оценить ее «благородный» вид: грубо раскрашенное лицо и несусветный наряд. С головой у Эмилии становилось все хуже и хуже: забыла снять ветхое кимоно, но набросила битую молью черно-бурую лису, которая бегала по лесам еще до революции. На одном плече у Эмилии красовался драный хвост, на другом — безглазая лисья мордочка. Умора! А когда Лена завела разговор о поклонниках, и Эмилия ударилась в бредовые воспоминания, удержать смех вообще было невозможно.