– Ты сегодня прекрасно выглядишь. Есть повод?
Я улыбаюсь своей коллеге Наталье, учительнице английского языка, и пожимаю плечами. Задерживаюсь на работе безбожно поздно, на вахте уже сменились сторожа, а на следующий день решаю навести порядок в костюмерной, разворошенной в предновогодней суете.
Лампочка мигает несколько раз, издает тихий свист и гаснет, а вскоре слышится отдаленный щелчок в электрическом щитке. Мы с тремя учениками, которых я попросила помочь мне с тяжелыми коробками, оказываемся в полутьме.
– Что ж, ребят, вы можете идти, – расстроено говорю я. Завтра мне придется разгребать беспорядок самой: у детей уже не будет свободного времени, – в темноте мы все равно с вами ничего не увидим.
Артем, уже взявшийся за объемную коробку, перетаскивает её в другой конец кладовки и пытается запихнуть в шкаф. У коробки разрывается дно, и из неё вываливаются обрезки разноцветной ткани, мятые ленты, старые шляпы и галстуки. Он нагибается, чтобы все это собрать и не успевает спрятать улыбку. А меня внезапно накрывает паника. Коробка разорвалась не случайно, и, что бы я ни чувствовала к Артему, это касалось только меня.
– До свидания, Мария Викторовна, – восьмиклассники расходятся так быстро, что я не успеваю собраться с мыслями.
За моей спиной Артем шуршит коробкой, мы остаемся одни.
– Артем, ты тоже можешь идти.
– Ничего, я вам помогу, – отзывается он ровно, не поднимает глаз и медленно собирает разлетевшиеся ткани с пола.
Я отворачиваюсь, близоруко щурюсь и перекладываю коробки в шкаф, освобождая место. Напряжение висит такое, что его можно потрогать руками. Артем давно справился с работой, и я чувствую, как он буравит взглядом мою спину. Упорно не поворачиваюсь. Не понимаю своей робости, кажется, я совсем запуталась.
– Вы красивая.
Он говорит это так неожиданно, что я вздрагиваю, как от удара.
– Спасибо.
Стараюсь отвечать бесстрастно, и мне это удается. Перестаю двигать пыльные коробки и поворачиваюсь.
В косых лучах лунного света Артем выглядит старше. Он всегда был высоким, а за полгода вытянулся еще больше. Черные волосы отливают синевой, глаз не видно, на них падает тень, но я ощущаю его взгляд, словно стою под прожектором на темной сцене.
– Вам понравился мой новогодний подарок?
Перед мысленным взором встает большой снежный шар, который я нашла на своем столе позавчера. Я как-то случайно обмолвилась, что люблю такие вещицы. Он запомнил. Под шаром лежало письмо с пожеланием счастливого нового года. Его я забрала домой и положила в нижний ящик стола.
В голосе Артема я различаю улыбку и вздыхаю.
– Я не стану повторять то, что и так однажды было сказано.
Он делает шаг вперед, в лужу лунного света, и я вижу его глаза. В них плещется улыбка и спокойствие, точно такое спокойствие, которого никогда не было в моей душе. Я подбираюсь внутренне, будто перед прыжком с большой высоты. Артем стоит в двух шагах, и мне требуется тщательно контролировать свое лицо.
–Не повторяй, скажи, наконец, правду.
Я удивляюсь. Сколько я его знаю, он был вот таким: целеустремленным, упрямым, болезненно справедливым, говорил, что думал и прямо в глаза. Мне нравится эта черта в людях. И в нем.
Со вздохом сажусь на пыльный стул, изображавший трон в прошлогодней постановке «Федота-стрельца».
– Правду? – переспрашиваю я, – хорошо, слушай. Наши отношения – если они есть – противозаконны. Уже одно то, что мы разговариваем здесь с тобой сейчас может расцениваться, как повод для подозрений. И совершенно неважно, что каждый из нас по этому поводу думает.
– Мне вскоре исполнится восемнадцать лет. – Немедленно возражает Артем.
– Это не отменяет тот факт, что я – твой учитель. – Парирую я.
Мы словно играем в футбол фразами и никак не можем забить друг другу гол. Секунду Артем молчит, а потом подходит совсем близко, опускается на корточки так, что его лицо оказывается чуть ниже моего.
– Я люблю вас.
Слова склонённого передо мной молодого мужчины не могут не действовать, и подозреваю, что Артем об этом прекрасно осведомлен.
Взгляд глаза в глаза, который он мне дарит, достает до дна моей души и болезненно задевает в ней что-то. Мои щеки помимо моей воли наливаются румянцем, и я отвожу взгляд.
Так просто и так искренне…
– Ты с ума сошел…
Его лицо смягчается, на губах появляется немного дерзкая улыбка
– Ничто не может отменить этот факт. – Продолжает он, – ты думаешь, законам подвластны сердца? Чувства? Если издать закон, запрещающий любить, сколько будет тогда виновных?
Я делаю вдох, чтобы набраться терпения и прогнать странное болезненное ощущение в груди.