Специфика корпуса источников не единственная трудность на пути изучения феномена проституции социалистического Ленинграда. Главы, описывающие дореволюционный период, посвящены довольно определенному предмету — легальному институту продажной любви, а также процессу его постепенной деформации. Наличие четких правовых норм в законодательстве царской России позволяло провести грань между проституцией узаконенной и подсобной. В советское же время это сделать было невозможно — началось полное смешение нравственных и юридических оценок явлений. Подобная ситуация не может не отразиться и на ходе научного осмысления изменений, происшедших в сфере торговли любовью в 20—30-х гг. XX в. Возможно, читатель обнаружит терминологические неточности при изложении сюжетов, посвященных этому времени, поймет, как непросто рассматривать вопросы, связанные с интимными сторонами жизни людей. И вообще, многие острые проблемы, наверное, не будут разрешены в книге, а скорее останутся как постановочные, поисковые. Но все же пора сделать первый шаг, тем более что и современное российское общество, и зарубежный читатель проявляют сегодня большой интерес к проблемам исторической повседневности, в число которых входит проституция.
Н. Б. Лебина. В традициях античности
1843 год, как уже известно читателю, — дата, с которой формально можно начать отсчет истории летальной проституции в Петербурге. До середины XIX в. Россия отставала от Западной Европы в организации института продажной любви. Многие дореволюционные публицисты и ученые считали, что в средние века на Руси не существовало трех главнейших факторов публичного разврата: аристократии, рабства и солдатчины. В связи с этим отсутствовала и проституция, во всяком случае в том виде, в каком она бытовала в Западной Европе в этот же период. Думается, немаловажное влияние оказывали и специфика развития русских городов, формировавшихся в условиях господства крепостного права, безраздельного влияния церкви в вопросах взаимоотношения полов, особенности русского искусства и литературы того времени, в традициях которых вообще не существовало культа внешнего облика человека, тела, физической красоты женщины. Но все же блуд на Руси — явление не уникальное. К моменту возникновения северной столицы патриархальная Россия уже была вполне знакома с традиционными формами «русского разврата» при кабаках, корчмах и банях. Именно здесь чаще всего совершался акт купли-продажи женского тела. Проституция на Руси всегда сурово преследовалась: публичных девок и сводней пороли кнутом на площадях и во время Ивана Грозного, и во времена Алексея Михайловича Тишайшего. Однако блуд процветал.
Неорганизованное непотребство появилось и в новой российской столице. Заметно усилилось оно благодаря притоку иностранцев в Санкт-Петербург, и в частности женщин, манеры которых отличались от традиционного поведения россиянок. Уже в конце XVIII в. на окраинах существовали специальные кварталы, где действовали тайные дома, похожие на западные бордели. Сведения о них очень скупы. Известно лишь, что содержали такие заведения в основном голландки и немки. Об одной из них, по прозвищу Дрезденша, повествуется в записках артиллерийского майора М. В. Данилова, касающихся событий 70-х гг. XVIII в. Бойкая, хотя уже немолодая немка сняла на Вознесенской улице дом, набрала туда женщин, в основном иностранок, и торговала ими до тех пор, пока одна из них, завлеченная в заведение обманом, не пожаловалась о тайном «непотребстве» самой императрице. Дрезденша была строго наказана. Но это не остановило рост тайных притонов в эпоху правления Екатерины II. Основной контингент продажных особ по-прежнему составляли иностранки, главное занятие которых сводилось к содержанию модных магазинов, шляпных мастерских, а также актерскому ремеслу. К их услугам прибегали люди из высших и средних слоев. «Девки кабацкие», удовлетворявшие потребности низшего сословия, конечно, были русскими.