Конечно, уже не такой бойкой и удалой заводилой, как в годы учебы мамы-Милы, но тем не менее, и пушкинские литературные вечера в школе, и постановки любительского школьного театра, в которых Ланочка принимала самое активное участие, были придумкой Елены Львовны. Особенно Елена Львовна гордилась организованным ею костюмированным балом Наташи Ростовой. Это было, когда Ланочка и Надя Бойцова учились в десятом классе.
Каким энтузиазмом надо обладать, чтобы договориться с реквизитной киностудии Ленфильм о прокате двух десятков бальных платьев середины ХIХ века и двух десятков гвардейских мундиров гусарских и лейб-гренадерских полков, чтобы на один вечер нарядить девочек и мальчиков для настоящего бала… Кстати, папа Нади Бойцовой, полковник таможни, здорово тогда помог. Он и оплатил прокат костюмов, и организовал доставку реквизита туда и обратно… Без его связей бал бы не удался.
– Так что, Надя с Ланочкой едут на Кубу? С телевидением? Сниматься в реалити-шоу? – восторженно глядя на свою бывшую ученицу, спросила Елена Львовна.
– Ой, не знаю, что и делать, – качая головой, ответила Мила. – Там такое обстоятельство открывается, не знаю, как и быть.
Хозяйка обтерла принесенную Милой бутылку и принялась искать штопор.
– Я уже почти согласилась подписать разрешение на выезд за границу, – продолжила Мила, волнуясь. – Из Москвы такие ходатаи прикатили, главный кинокритик столицы и с питерского телевидения такая дама приехала, ну эта, наша известная, которая "Шестое колесо" в перестройку все вела…
– Мелик-Садальская, что ли? – найдя, наконец, штопор, переспросила Елена Львовна.
– Ага, она самая.
– И что, они так за Ланочку с Надей просили? Зачем им девчонки наши понадобились?
– Вот и я тоже засомневалась сперва, – в сомнении поджав губки, ответила Мила, – и зачем им наши девчонки понадобились? Тем более, что в их этой команде на Кубу такие знаменитости – и поэты, и писатели, и фигуристки, и певицы… Но потом там такое обстоятельство открылось, что хоть стой, хоть падай.
– И что за обстоятельство такое? – закончив с нехитрой сервировкой их простенького девичьего застолья, спросила хозяйка.
– А то, что режиссером у них там никто иной, как Дмитрий, – после паузы ответила Мила.
– Какой Дмитрий? Ах, неужели? – схватилась за покрасневшие щеки учительница Елена Львовна. – Неужели он?
– Ага, он, – кивнула Мила.
Пригубили вина.
Помолчали.
– Ну и что же теперь делать? – спросила Елена Львовна, пересаживаясь на диван к Миле.
Учительница ласково обняла свою бывшую ученицу за плечи и заглянула ей в глаза.
– А сам-то он знает, что Лана его дочь?
– Нет, конечно, не знает.
– Ну и как нам теперь поступить? Сказать ей?
– Ой, не знаю, ой не знаю, Елена Львовна, – ответила Мила, и вдруг, прижавшись к учительскому плечу, разревелась, как девочка.
Баринову эта женщина из Всеволожска очень понравилась.
Даже больше чем просто понравилась.
Он пока что не торопился назад в Москву, жил на квартире у университетского приятеля Лени Максимова на Васильевском острове и улаживал свои дела в издательствах. И каждый день звонил во Всеволожск Миле Самариной.
– Я без вашего разрешения, заверенного у нотариуса, в Москву не вернусь, – говорил он Миле в трубку. – А потом, я еще очень хочу пригласить вас поужинать в ресторане "Палкинъ", бывали там?
Мила у Палкина ни разу не ужинала. Как впрочем, ни разу там и не обедала. Она для интереса спросила Володю Лубянского, что это за Палкин такой, и тот, ревниво приподняв брови, сказал, что у Милы все равно нет подходящего платья и бриллиантов, чтобы ужинать в таких ресторанах, а в джинсах турецкого производства в такие заведения не пускают.
– Тебе надо куда попроще, – сухо сказал Лубянский, – иди лучше в чебуречную на Майорова, туда тебя сто пудов пустят.
Милу такое напутствие ее любовника очень разозлило.
Разозлило и настроило на такую волну, на такое настроение, которое ее подруги называли "вредничанием".
– Разорю, – решила про себя Мила, идя на свидание. – Выставлю дураком, не все мужчинам над девушками издеваться…
И надевая на свидание демократичные джинсы со свитерком, Мила переполнялась решительностью отомстить этому московскому хлюсту если уж и не за все обиженное женское поголовье планеты, то за себя – обязательно. За все обиды, причиненные и Бальзамовым, и Лубянским, и Хвастовым, и Красовским…
Баринов вообще-то знал, что на любую женщину порой находит этакое помешательство, и чем ласковее ты с ними, тем больше они капризничают.
Так что мужчинам всегда приходится отдуваться за грехи своих предшественников.