Море, пальмы, горы…
Лана подумала, что если бы надо было выдумать флаг для страны счастья, она бы взяла полосками все цвета у этого яркого дня. Синий цвет из глубины Карибского моря, нежно-голубой с зеленоватым – цвет прозрачной прибрежной волны из полосы прибоя, потом полоску белой пены перед желтой полоской песчаного пляжа. Зеленый цвет пальм и зарослей тростника. Коричневый цвет гор Сьерра Маэстро. И снова полоса синего-синего неба. Такой бы она и сделала флаг страны вечного счастья.
Полосатый. Все цвета радости.
Шофер Санчес, или дядя Саша, как его звали все русские друзья, был метис.
Огромные выразительные глаза с красными прожилками, худое, но мускулистое, словно высохшее от жары тело и блестящий сахарный оскал зубастой улыбки. Этакий черный кофе с белым кубинским сахаром!
– Тебя Лана зовут? – скашивая свои блестящие глаза и улыбаясь, спросил Санчес.
– Лана, – кивнула Лана.
– Ты красивая, Лана, – сказал дядя Санчес, – тебе хороший парень для любви нужен.
– Санчес крутанул руль, обгоняя медленно кативший впереди трактор. Трактор с сахарным тростником из какого-нибудь народного кооператива имени товарища Рауля Кастро. Крутанул руль и спросил: – Есть у тебя парень для любви?
Лана смутилась и покраснела.
– Ну, если парня нет, то я к тебе в субботу на танцы приеду, – сказал Санчес. – Лучше меня любовника на всей Кубе не найдешь, у меня девять дюймов, это двадцать три сантиметра по-вашему, понимаешь? – и шофер радостно загоготал. – Такого любовника, как я все девушки хотят от Варадеро до Сантьяго де Куба!
Бальзамов сидел в первом ряду за шофером и похотливо разглядывал Лану. Ах, какие ножки, какая грудь!
– Чем старше становишься, тем более молодые женщины тебе нравятся, – признался как-то Бальзамову его давнишний приятель из питерских телевизионщиков, в ту пору, когда Бальзамов был желторотым журналистом-репортером в команде Мамы-Любы… И эти слова Бальзамову запали в душу. – В сорок тебе нравятся двадцатилетние, в пятьдесят – семнадцатилетние, а в шестьдесят, страшно подумать, девочки тринадцати лет…
Теперь Бальзамов довил себя на мысли, что он развивается куда как быстрее, чем его наставник с питерского ТВ. Бальзамову в тридцать пять нравились двадцатилетние, а к сорока он начал поглядывать на совсем юных.
Ах, Ланочка!
Стройная, высокая, худенькая… Ножки длинные, стройные, кожа как шелк…
– Ты у нас какого росту? – по-свойски подсев к Ланочке, поинтересовался Бальзамов.
– Метр семьдесят три, – ответила Ланочка, отчего-то внутренне деревенея.
– А весишь?.
– Пятьдесят пять. – А что?
– Самые что ни на есть модельные параметры, – плотоядно поглядев на грудь своей спутницы, подытожил Бальзамов. – Вернемся в Москву – отправлю тебя в модельное агентство. А пока надо форму поддерживать. Давай по утрам бегать вместе.
– Ну, я не знаю, – неуверенно протянула Лана. Мысль о модельном агентстве была заманчивой, но Лана отлично знала, чем приходится расплачиваться за такие подарки судьбы.
– Подумай, – вкрадчиво уговаривал Бальзамов, все так же улыбаясь липко-ласковой своей улыбочкой. Сказал и положил свою ладонь Ланочке на спину, на то место, где под ти-шорткой была застежка ее лифчика.
Ланочка замерла. Явная симпатия взрослого мужчины ей, конечно, льстила, но одновременно вызывала какое-то необъяснимое отвращение.
– А ты правда родственница Саши Баринова? – спросил Бальзамов.
– Я? – удивленно переспросила Лана.
– Ну да, ты, – кивнул Бальзамов, и рука его скользнула ниже по спине к талии.
– Я не родственница, а что?
– Да так, – слегка усмехнулся Бальзамов, – я думал, что вы родственники, а оказывается, нет.
– Он просто мой друг, – сказала Лана и тут же, покраснев от неловкости, уточнила:
– Не в том понимании друг, как бойфрэнд, а просто друг.
– Ну-ну, конечно, я понимаю, – усмехнулся своим мыслям Бальзамов, и рука его будто поглаживая, снова пошла вверх по ее гибкой спине.
"Ну все, она моя, – решил для себя Бальзамов, когда выйдя первым из автобуса, он галантно подал Ланочке руку. – Любая дурочка готова на все при мысли о модельном агентстве, и эта ничем не лучше. Вот назло этому Баринову трахну ее и Баринову потом попеняю, чтобы не врал, мол, дочка приемная… Сам-то небось уже девочку для себя застолбил!"
В колхоз… Вернее, в кооператив имени Хосе Марти приехали к вечеру, когда красное солнце уже садилось за коричневые горы.
Их группе выделили один большой длинный барак, в котором раньше, как сказал веселый дядя Саша, была казарма для целой роты барбудос – солдат революции.
Девчонкам отвели левую от входа половину барака, а парням правую.
Барак был устроен таким образом, что в каждой его половине была "зимняя" часть со стенами и окнами и "летняя", вроде открытой веранды во всю длину фасада.
Матрацы сразу было решено перенести в летнюю открытую веранду.
– Задохнемся без кондиционера там, – сказала фигуристка Маша Чернышева, первой перетаскивая свой матрас на веранду.
– А если на нас здесь нападут? – то ли шутя, то ли на самом деле опасаясь, спросила Вика Малаева.
– Кто нападет? – переспросила певичка Капля из группы "Carton Babies". – Санчес с его девятидюймовым, что ли?
"Странно, – удивилась Лана, тоже волоча по полу свой матрац, – все девчонки уже знают про размеры шофера Санчеса, он что, всем предлагает свои услуги?" Потом их кормили в кооперативной кантине.
Давали свинину с бобами, сок и кофе.
– С завтрашнего дня мы будем питаться сами, – объявил Бальзамов. – Сегодня назначим дежурных по кухне, кооператив обеспечит нас посудой, продуктами, водой и топливом для плиты. Свободные от дежурства по кухне с завтрашнего дня приступают к съемкам по плану, с которым я всех познакомлю.
– Наконец, – сказала Вика.
– Ура-ура! – захлопала Маша Чернышова.
– А где Капля? – поинтересовался Бальзамов. – Ее никто не видел?
– Не, не видали, – с набитым ртом, ответила ди-джейка Ксана.
Лана, вдруг вспомнив, что ей надо успеть первой занять электрическую розетку, чтобы поставить на подзарядку аккумуляторы своего цифрового фотоаппарата, мелкой рысью метнулась из кантины к бараку.
– Ты куда? – крикнул Бальзамов. – Сейчас будем распределяться по съемочным группам на завтра.
– Я сейчас вернусь, мне надо! – крикнула Лана через плечо.
Ее сумка с зарядным устройством была в зимней комнате.
Там было темно.
Совсем темно.
Где этот чертов выключатель? Где эта сумка?
В углу комнаты кто-то отчетливо громко сопел.
И этот блеск пары глаз с огромными в прожилках белками.
Санчес…
И Капля…
Санчес держал своими ручищами с пальцами, растопыренными, как клешни краба, Каплю за ее беленькую попку, а та откинулась назад в страстном забвении, закрыв глаза, открыв рот и издавая тихие стоны…
– Ой, извините, – Лана смутилась до слез и метнулась к выходу.
– Ты ко мне придешь! – крикнул Санчес ей в спину, продолжая делать свои танцующие движения в ритме быстрой сальсы.
– Каплю не видела? – спросил Бальзамов, когда задумчивая Лана вернулась в кантину.
– Нет, не видела, – ответила Лана.
А поздно ночью, засыпая в этом диком незнакомом месте под треск и стрекот экзотических кузнечиков, невинная девочка Лана поймала себя на мысли о девяти дюймах. Или двадцати трех сантиметрах.
– Неужели такое большое может поместиться в такое маленькое? – думала Лана, сгорая от стыда. – Но ведь Капля выглядела такой довольной… Ой, да ну ее к черту!
На утро Бальзамов определил группы, которые по сценарию должны были соревноваться.
В первую бригаду имени Эрнесто Че Гевары вошли мальчики Женя Красновский, Вася Дементьев и Ваня Степанов, а также девочки – Капля, Ксана и Вика Малаева.