– Ну, блин! – как меня этот Карабас взбесил! Я думал у него на ноутбке игрухи нормальные есть, можно оттянутся. Такой, блин, облом! Понятно, что я его, этого академика, сразу невзлюбил! Это ж надо, компьютер для учебы использовать! Это ж каким козлом надо быть!? …
Володя Бородин, он же Серый Волк, был Тане Середе как бы сродни. С такой же лютой ненавистью Володя относился к школьным наукам, с раннего детства предпочитая им курение сигареток под пивко… Когда на это самое пивко бывали у него деньги.
От фонвизинского Митрофана Володю отличало разве только то, что тот, восемнадцатого века Митрофан, говорил, что географию знать не обязательно, так как извозчик знает куда везти, а Володя в таких случаях приводил в пользу своего невежества другой аргумент: в Интернете-де все есть… Правда, самого в этом Интернете интересовали исключительно сетевые бегалки-стрелялки и порнографические сайты, в которых Вова просиживал порою до самого утра, выходя из Интернет-клуба ошалевшим и совершенно неадекватным.
Один раз, выйдя в шесть утра на улицу из интернет-клуба "Страйк", Вовины приятели убили прохожего.
Просто так – взяли да и убили.
С двенадцати ночи до шести утра мочили друг дружку на экранах мониторов, а тут вышли на свежий воздух с горящими глазами, увидали первого раннего прохожего, которым оказался подрабатывавший сторожем на автостоянке пенсионер Иванов…
Пенсионер как раз спешил к пересменку, а тут навстречу компания пацанов из интернет-клуба.
Не повезло дедушке.
Тюкнули его ботинком в висок, и всё!
Вову тоже таскали к следователю, но потом отпустили.
И решили родители, что лучше будет, если Вова пойдет в армию.
Но до армии дело не дошло.
Начальник призывной комиссии, изучив Вовино дело, сказал, что армия сейчас, хоть и в не лучшем своем состоянии и всяких говнюков в ней сейчас – хоть отбавляй, но все же не такая она помойка, чтобы сливать в нее подобные отбросы общества.
Поехал Вова вместо армии в Москву.
Там нашлись для него и компания подходящая, и дело посильное для его не шибко развитой головенки.
Вова работал директором ларька на Теплом Стане.
А потом сделал карьеру и дослужился до поста заместителя директора холдинга, состоявшего из двух ларьков.
Когда Вова пришел на кастинг "Последней девственницы", доктор психолог-социолог, которого ради понта телеканал "Норма Ти-Ви" пригласил в комиссию, сказал по поводу Вовы, что он, Вова, – продукт пост-индустриального общества и типичный представитель вырождающейся нации, который в уэллсовские морлоки не хочет по определению, а в уэллсовские элои – по уму и культуре не дотягивает… А так как таких как Вова сейчас большинство, то неплохо бы его на программу взять, так как это потягивающее пивко и пялющееся в телевизор большинство не отторгнет Вову как чужого, а наоборот, будет на него, урода, с удовольствием смотреть, так как ничто так не радует эту глазеющую в телевизор армию уродов, как уродство себе подобных.
И режиссер, вняв доводам специалиста, Вову на программу взял. …
ИЗ ИНСТРУКЦИИ ПО ВНЕДРЕНИЮ НОВЫХ МОЛОДЕЖНЫХ ПРОГРАММ НА РОССИЙСКОМ ТЕЛЕВИДЕНИИ
(свободный перевод с английского) ‹…› Нужно, чтобы актеры в кадре больше ссорились и были бы в действии риэлити-шоу преимущественно грубы и задиристы друг с другом. Актеры должны постоянно выражать свое недовольство друг другом в предельно грубых формах. На молодежном сленге это может звучать вроде: ну ты меня достал (достала), мне надоели твои штучки, кончай тормозить, ты отстой, ты обсос, и так далее…
Культ грубости и недовольства друг другом должны стать лейтмотивом любого молодежного шоу.
Грубость и недоброжелательность должны стать основным фоном и настроем всех диалогов и дискуссий, которые ведут актеры шоу.
Альтернативой грубости и недоброжелательству могут быть только секс (актеры могут выражать симпатию только в случае стремления достигнуть сексуальной близости) или сговор для совместного противостояния кому-нибудь из персонажей шоу ("давай мы устроим этому козлу тёмную!" или "давай проучим эту шлюху и покажем ей, где раки зимуют"…) ‹…› Атмосфера молодежного шоу должна развивать дух агрессивного индивидуализма, но ни в коем случае ничто иное.
Персонажи должны говорить грубо, с максимальным использованием засоряющих речь модных словечек. Зрители будут копировать поведение своих кумиров. Поэтому – минимум культуры и максимум секса и агрессии.
2.
Перед началом шоу у Ивана был разговор с отцом.
Да, у них были достаточно сложные отношения.
Разводясь с матерью, отец отсудил у нее маленького Ивана. Конечно! В суде они были в неравных весовых категориях – профессиональный юрист, даже кандидат юридических наук и она – бывшая манекенщица с незаконченным высшим образованием.
Конечно же, отец выиграл суд и Ивана забрал.
А был ли он нужен отцу?
Ведь забрав, сплавил мальчика деду с бабкой, а сам жил отдельно.
Деньги?
Денег давал вволю, но получилось так, что Иван рос и без матери и без отца.
Зачем же отец затеял историю с судом?
Скорее всего, для того, чтобы матери насолить.
А насолил в результате родному сыну. …
Разговор получился какой-то дурацкий.
Борщанский-старший пригласил сына пообедать.
У них случалось такое в их жизни – отец выдумывал эти церемонные встречи в ресторанах.
Ехать Иван не очень-то хотел, но отказываться было бы нехорошо.
Когда Иван вошел в общий зал ресторана "Узбекистан", оказалось, что отец уже трапезничает и что он не один. Не то чтобы ловкий папаша неловко совместил две встречи за одним обедом, просто мир тесен, а Борщанского-старшего знала вся Москва, поэтому вот уже и перехватили родителя и отняли у Ивана эксклюзив на общение.
Отец представил Ивана своему сотрапезнику, им оказался большой чин из важного министерства.
– Хороший у тебя сынок, – сказал чин и, тут же забыв про Ивана, принялся живо развивать тему прерванной было дискуссии.
Иван со скучающим видом ждал, покуда официант принесет третий прибор, и слушал.
А взрослые, казалось, и не заметили того, что он вот тут, что он, бросив свои дела, приехал, через пол-Москвы притащился в этот ресторан.
Говорили о прибалтах.
Иван привык к тому, что по фамилии все часто предполагали, будто он еврей. Но это если и было справедливо, то лишь отчасти.
Мама у Ивана была русская – Таня Миронова, а отец вообще-то был из Западной Украины и если там и случились в роду какие-то евреи, то влияние их в крови было незначительным, и Иван его не ощущал.
– Эти ребята, – говорил чин из министерства, – они, попомни меня, они лет эдак через тридцать-сорок и Америке счета предоставят за какую-нибудь выдуманную ими каверзу, чтобы пенсион с них потом заполучить.
Отец хмыкнул, слушая рассуждения чина.
– А что ты думаешь? – продолжал чин. – Германии они счета выкатили и та платит по самое не могу, теперь нас как наследников бывшего Советского Союза якобы за преступления коммунистов в международный суд в Гааге тащат, и уверяю тебя, выиграют и мы будем платить, да так будем, что никакой нефти с газом не хватит…
– Да ладно тебе, – качая головой и недоверчиво улыбаясь сказал отец. – Все это гипотезы.
– Гипотезы? – возмутился чин. – Да ты же юрист, ты же журналист, разуй глаза!
Официант принес третий прибор.
Чин замолчал.
Отец кивнул официанту, и тот, достав из ведерочка бутылку, налил всем вина.
– За Ивана твоего, – сказал чин.
– За тебя, Ваня, – сказал отец.
Выпили.
Потом чин, вытерев рот салфеткой, засобирался и стал прощаться.