И что моя квартира, моя работа – только с виду и только для меня квартира и работа. А на самом деле – это студии с установленными в них телекамерами. И в смежной со студиями аппаратной сидят сценарист и режиссер. И звукооператоры, и монтажеры видео…
И хорошо бы…
И хорошо бы, чтобы эти режиссер со сценаристом – были бы моими добрыми ангелами!!!
Самолет шел на посадку.
Скоро Париж…
Аэропорт Руасси Шарль де Голль.
Он-то настоящий?
И Баринов, так, чтобы этого не заметил сосед, ущипнул себя.
Ущипнул и поглядел в иллюминатор: не видать ли там ангела? …
ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ ВЫДЕЛИТЬ КУРСИВОМ ГДЕ ДНЕВНИКИ!!!!!!!!
Я решила вести этот дневник, чтобы иметь некую постоянную точку отсчета, чтобы на время заточения в этой студии иметь доверительного собеседника и друга, чтобы не сойти с ума, чтобы ориентироваться в пространстве, чтобы не заблудиться в лабиринте собственных иллюзий.
Чтобы, оказавшись наедине с собою, не наломать дров, чтобы не только выйти отсюда победительницей, но и, выйдя через три месяца на белый свет, остаться психически здоровой.
Я решила вести свой дневник по-французски не для того, чтобы выпендриться, как некоторые девушки, но скорее для конспирации, потому что этот язык менее распространен, чем английский, и я надеюсь, что даже если кто-то из моих товарищей – соперниц и соперников по этому предприятию и найдет этот дневник, то вряд ли сможет в нем разобраться.
Покуда я еще не спятила и могу рассуждать достаточно здраво и адекватно, я объявляю сама себе, что согласилась пойти на это безумное предприятие по двум причинам:
Из-за отца. Потому что очень хочу заработать для него эти призовые деньги.
И второе… и во-вторых, из-за себя.
Потому что я хочу испытать себя. Способна ли я остаться в своем уме в атмосфере общего безумия? Способна ли я на этот подвиг?
Женщина способна на самопожертвование.
Но женщина – трусиха, потому что у нее сильнее развито чувство самосохранения.
Что перевесит?
Конец дневника даст ответ на этот вопрос.
Ах, как бы я хотела, обогнав время, заглянуть в последние, пока еще не заполненные странички моего дневника!
Кем я выйду отсюда?
Победительницей?
С честным именем и призом?
Или бесхарактерной шлюшкой, как хотелось бы сладострастному большинству? …
Иван и Вадик на кухне только что говорили о том, что на всех нас делаются огромные ставки на тотализаторах… И что, если кто-то и выйдет отсюда без приза, то владельцы букмекерских контор поддержат лузера крупной суммой.
Ах, что это я так меркантильна! ….
Деньги, деньги у всех на устах и у всех в глазах.
У всех планы, у всех амбиции…
Иван на свои деньги хочет уехать в Австралию…
ГЛАВА 1
1.
Мигунов совершенно бездумно мял пальцами свою визитку.
И все рассматривал ее, хотя каждую черточку на этой полоске плотной бумаги он знал наизусть.
Мигунов Виктор Аркадьевич.
Главный редактор программ телеканала "Норма Ти-Ви".
Телефоны, факс, электронная почта.
Все это теперь неправда.
Все, кроме того, что он действительно пока еще был живым Мигуновым В.А.
Остальное не соответствовало реалиям дня.
Он больше не главный редактор, и телефоны, и факс, и адрес мэйлбокса – все теперь чужое, ему не принадлежащее.
Как и кабинет, как и секретарша в приемной, как и эта картина на стене его офиса, к которой он так привык.
Эту картину ему подарил известный московский живописец. Настолько известный, что его имя зачастую ассоциировалось с понятием "современный русский художник".
Живописец этот как-то приходил к ним на ток-шоу и подарил свое полотно на память.
Мигунову хотелось забрать эту картину, но он понимал, что мэтр дарил пейзаж не лично ему, Мигунову, главреду, а всему телеканалу "Норма Ти-Ви". И поэтому, как бы ни нравилась картина, как бы ни привык он к ней, придется оставить этот осенний московский пейзаж здесь, в этом кабинете…
А жаль…
Ведь наверняка его преемник, когда его назначат…
А его не замедлят, черт подери, назначить! Уже завтра, наверняка, он придет сюда, в этот кабинет, и все здесь переставит и перевесит.
И картину эту, может быть, велит снять и закинуть куда-нибудь в темный чулан, где хранится их телереквизит, декорации и прочие хренации.
Жалко!
Жалко, что нельзя забрать картину.
И себя жалко…
Предчувствовал ли Виктор Аркадьевич, что его снимут с должности?
Вроде бы предчувствовал.
Еще месяц назад он вдруг заметил, как некоторые, прежде ласковые с ним чиновники из Госкомитета и коллеги-сидельцы по первому АСБ*, которые раньше с улыбками, исполненными искреннего добродушия жали ему руки, едва он входил в лифт или приемную, вдруг стали избегать его шершавой ладони, отводя взгляды, как будто знали о нем больше, чем он сам знал о себе. * АСБ – административно-студийный блок Предчувствовал, но гнал от себя интуитивные опасения, полагая их чисто бабскими штучками-дрючками.
Оказывается, не подвела интуиция!
А ведь еще позавчера одна журналисточка из "Купца" брала у него интервью в этом самом кабинете, под этой самой картиной.
И глазками так выразительно постреливала, многозначительно и многообещающе.
А теперь…
А теперь, поди, встретит в лифте или на тусовке в Международном центре торговли и не подойдет, и не глянет даже! Кто он теперь?
Никто?
В этой системе, в Останкино, важен не ты сам, а твой статус.
Вообще, статус в Москве – некий современный эквивалент души, без которого ты лишь костюмообразный зомби…
А о чем бишь говорили давеча с этой журналисточкой?
Мигунов окончательно размял жесткий глянцевый картон больше не действительной визитки.
А говорили о литературе.
О том, что для дураков писать должны именно дураки.
Это когда мы говорим о рэйтинговости и о тиражах.
Для глупого среднестатистического читателя, покупателя бестселлеров – и писатель должен быть обязательно глупый.
Иначе читатель раскусит его и отторгнет как чужого. Для читателя писатель должен быть в доску своим, а значит, таким же глупым.
"Это, – увлеченно говорил Мигунов, – это относится и к кино, и к телепрограммам".
А журналисточка эта едва не взвизгивала, едва не похрюкивала от таких Мигуновских суждений, полагая их очень смелыми и оригинальными, и, отрываясь от ноутбука, кидала на него поощрительные взгляды… и две верхних пуговички на ее блузке были так доверчиво расстегнуты…
Теперь, наверное, если она столкнется с ним где-нибудь в кафетерии Пен-клуба* или за стойкой в "Короне" или в "Метелице", где он любил бывать, то сразу застегнется до самого горла и рукой еще для верности пуговички проверит. * Пен-клуб – международная общественная организация, членами которой являются многие известные журналисты.
Все…
Отняли у него статус, и теперь он как генерал без погон, с которого государь эполеты вместе с крестами содрал. Содрал публично, перед всей сворой радостно хихикающих адъютантов.
Статус в Останкино сильнее и больше, нежели самый незаурядный ум.
Да что ум – любая харизма, помноженная на гениальность, меркнет здесь перед одуряющим, завораживающим статусом.
Сняли, отвинтили с твоего кабинета табличку с твоим именем, и превратился ты из небожителя в заурядного статиста.
Вот они, останкинские девочки-припевочки из кафетериев АСБ-1… Бегают фигуристые, ногастенькие и глазастенькие питомицы журфака, не столько даже журфака, сколько всех этих фитнесс-салонов, соляриев и горнолыжных курортов, ходят они от лифта к офису, от офиса к кафетерию, носят тоненькие папочки с приказами, или копиями сеток вещания, или сценариями новых передач, ходят и поглядывают. Ходят и стреляют глазками…