Конец приходит всему, говорил первый шеф Макарова, генерал Алексеев. Далее, развивая свою мысль, Алексеев обычно приговаривал:
– Особенно неприятно, когда конец приходит половой потенции и получению больших материальных средств.
С половой потенцией у Макарова пока еще все было почти в норме. Особенно если он распалял себя мыслями о том, как его жена вступала в связь с двумя красивыми молдавскими строителями.
А вот конец получению бонусов от русских бизнесменов, которых он обеспечивал информацией об их зарубежных партнерах, этот конец сильно огорчал Макарова.
Приходилось урезать себя в мечтах.
Немножко не успел поднакопить, совсем немножко.
Еще бы годик поработать, и можно было бы купить коттедж в Барвихе или в Жуковке.
А так, пока реально высвечивались только коттеджи по Калужскому или по Киевскому шоссе.
Северные направления, вроде Ленинградского шоссе, Макаров вообще не желал рассматривать.
Ему хотелось дубовых и березовых рощиц и ласковой тихой речки вроде Москва-реки на отрезке между Звенигородом и Можайском.
Макаров хотел, чтобы к поездкам, к смотринам дачи присоединилась бы и жена.
Но Мария Витальевна отговаривалась под предлогом самочувствия и элементарного опасения за свой живот.
В пути всякое может случиться, а беременность в тридцать восемь лет дорогого стоит.
Макаров уехал смотреть очередную дачу.
А Мария Витальевна взяла телефон и решилась, наконец, набрала номер.
– Иван? Здравствуй, а я приехала, представляешь? Ты рад? Или ты не рад? Я смотрела твое шоу там, в Австралии, представляешь, там его можно было смотреть по спутнику. Я смотрела и вспоминала тебя. И думала о нас. Ты рад? Ты рад или ты не рад, что я приехала? Рад? Ну, хорошо… И я рада, что шоу ваше закончилось наконец… И что эта ваша девочка интеллигентная, как ее? Русалочка, что она выиграла миллион, я тоже рада. И то, что ты там ничего не выиграл, я этому особенно рада…
А то я ревновала… Там такие девочки были, ну, думаю, не устоит мой Иван, изменит мне! Ревновала, представь себе!
Ну да ладно, ты рад, что я вернулась? Рад?
А скажи, этой девочке, Русалочке, ей и правда миллион дадут?
Вот счастливая-то!
Такая молодая, красивая, умненькая и с таким приданым!
Ну так скажи, ты рад?
И знаешь, у нас есть повод встретиться.
Важный повод…
2.
Никогда до этого Мария Витальевна не чувствовала себя настолько униженной.
Ведь ее никогда не бросали.
Ведь она была женщиной-даром.
Разве кто-нибудь добровольно откажется от женщины – божьего или ангельского дара?
От таких женщин, как Мария Витальевна, мужчины никогда не уходят. Мужчины, наоборот, цепляются за края одежды таких женщин, за ноги цепляются, ползая и умоляя: вернись, не уходи!
И вот Мария Витальевна, ни разу в свои тридцать восемь с половиною лет не брошенная никем, впервые ощутила этот позор, этот стыд, это унижение.
Унижение – просить, заискивать, уговаривать в последней надежде, что это всего-навсего каприз ее возлюбленного, его капризная поза, которую он вот-вот сменит на милость и вновь раскроет ей свои объятия.
Но Иван объятий не раскрывал.
– Так ты и правда решил жениться на этой девочке? – спросила Мария Витальевна, когда Иван наконец огорошил ее совершенно феноменальной новостью. – Ты женишься на этой Верочке? На Русалочке из вашего шоу? Это правда?
Мария Витальевна вдруг почувствовала огромное желание закрыть лицо, закрыть его хоть бы и руками, за неимением паранджи или хеджаба, потому что лицо ее начинало гореть от стыда.
– А я-то дурочка, я-то думала, вот умненькая девочка там, не скучно Ивану с нею, а я-то дура думала!
Мария Витальевна закрыла ладонями рот и не моргая глядела на Ивана.
– Она молодая? Да? Она молодая, ей восемнадцать, наверное? Да?
Мария Витальевна и не ждала ответов на свои вопросы. Она сидела на стуле прямо, выучено держа спинку и головку, так как привыкла за долгие годы повелевать мужчинами, их тайными помыслами и желаниями.
– А ты знаешь, почему я вернулась из Австралии?
Спросила она, отводя руки от совершенно бледного теперь, почти без помады рта.
– Почему? – с безучастной усталостью спросил Иван.
– Потому что я беременна, – ответила Мария Витальевна с торжеством последнего залпа в последнем агонизирующем контрнаступлении.
– Ну? – с еще большей безучастностью откликнулся Иван.
И в этом его "ну" не было даже приличествующей подобному известию радости.
– А ты знаешь, кто отец будущего ребенка? – почти в отчаянии спросила Мария Витальевна.
– Нет, – ответил Иван тоном, не допускающим иного толкования, нежели полное безразличие.
– Ты, – тихо и нежно сказала Мария Витальевна. – Ты отец.
– Я не хочу это обсуждать ни теперь, ни в другое время, – с непривычной твердостью сказал Иван. – В иных обстоятельствах я бы нашел аргументы, что я предлагал тебе тогда отношения, но ты уехала, и ведь ты уехала к мужу, разве не так? Ты ведь замужняя дама. И ребенок этот родится после поездки к мужу.
– Но мы ведь с тобой знаем… – начала было Мария Витальевна, но Иван оборвал ее.
– Хватит, хватит, мамочка, довольно! Я уже практически женатый человек, у меня скоро появятся свои дети, и я не понимаю, чего ты добиваешься от меня, у тебя муж, он генерал, он богат, ты его всегда уважала, как ты мне всегда об этом говорила, так чего тебе еще надо от меня?
– Я люблю тебя, Ванечка! – наконец, захныкав, выдавила из себя Мария Витальевна.
Лицо ее по-детски скривилось и ручки, инстинктивно сжавшись в кулачки, прижались к глазам.
Он не стал утешать.
Он тягостно выжидал, покуда все это закончится.
Вся эта тягомотная и невыносимо противная ему сцена.
Иван больше не любил эту женщину.
Он глядел, как она плачет, и ему было понятно со всей очевидностью: вот плачет избалованная кукла.
Плачет, что потеряла игрушку.
Плачет, что у нее, у зажравшейся замужней бабы, отбирают забаву – юного любовничка.
Как он раньше не видел этого?
Слепой.
Слепой котенок.
Она играла им.
Но теперь он ответственный человек.
Взрослый мужчина.
Муж.
У него есть жена.
Без пяти минут жена.
Его любовь, его спасительница – Верочка.
Девушка-врач, которая открыла ему глаза на мир.
Которая подарила ему зрение.
– Ехала бы ты домой, Мария Витальевна, – посетовал Иван, когда всхлипывания уже начали ослабевать.- Муж, наверное, заждался уже.
– Я тебя убью. Я тебя закажу, я мужа попрошу, – тихо прошипела Мария Витальевна, выскальзывая из квартиры…
А Иван уже думал совсем о другом.
Об очень приятном.
Скоро у Верочки будет сорок дней по отцу, а потом они сыграют свадьбу.
3.
Смотреть дачу поехали с Инокентьевым из бывшего первого управления. Инокентьев теперь в наркоконтроле служил. Генерал-майор.
– Ничего, соседями будем скоро, Макаров. На рыбалку будем ходить! – ворковал Инокентьев. – Жен наших состыкуем. Пускай они корешатся, садоводством занимаются, а мы воздухом будем дышать, и, если здоровье позволяет, по банке тихохонько ударять будем. А?
Инокентьев задорно подмигнул и, щелкнув себя по шее под кадыком, показал, как они с Макаровым будут тихохонько ударять по банке.
Поселок был в двадцати километрах за Звенигородом.
Дача, которую предлагали Макарову купить, принадлежала одному из своих – генералу, недавно умершему от инфаркта.
Вдова генерала владеть дачей этой после смерти мужа не хотела, а детям, которые были теперь очень высокого полета, дача по удаленности от столицы и по уровню комфорта не подходила. В общем, вдова продавала, а негласный совет соседей-чекистов не хотел, чтобы рядом поселился кто-то чужой. А тут как раз Макаров из Австралии на пенсию прикатил.