Выбрать главу

  Однако первобытный охотник изо всех сил демонстрировал, что пришёл с миром, и Хайден в ответ тоже поднял раскрытые ладони.

  К нам зашёл Хэпшоу. Он тёр ладонями помятое лицо, прилагая немало усилий, чтобы удержать подмышкой квадратную бутыль с брэнди. Ещё ни разу я не видел, чтобы он пил что-нибудь, кроме брэнди.

  Хайден полагался не только на железобетонную выдержку. Поскольку он был хитрожопым головорезом, прошедшим неизвестно сколько войн и миротворческих миссий, свой пистолет в кобуре он всё-таки оставил, пользуясь неосведомлённостью неандертальца об оружии будущего.

  И тогда палеоантроп заговорил. Это не была текучая многообразная речь, как у политиков с хорошо подвешенным языком или у телепроповедников, нет, это были отрывистые выкрики, в которые, однако, неандерталец ухитрился вложить целую бурю эмоций, главным образом душевную боль и чувство потери.

  Я буквально остолбенел, словно на моих глазах произошло величайшее чудо. До сих пор я полагал, что неандертальцы не умели говорить. Я ведь программист, я не историк и не археолог, не антрополог и не лингвист. Откуда мне было знать?

  Хоть и отрывистые, фразы неандертальца тем не менее не были получленораздельным мычанием, как у аутиста, это была именно речь, полноценная речь, наполненная смыслом, сознательно вложенным в неё говорившим. Он не столько даже говорил, сколько кричал, как-будто хотел, чтобы весь мир услышал о постигшем его горе. Неандерталец то стучал себя в грудь, то показывал на "объект С", то на другие шерстяные бугорки, так и оставшиеся лежать в траве, то махал куда-то вдаль, в северо-восточном направлении, и активно использовал другие жесты, столь же непонятные, как и его язык.

  - Он говорит! - воскликнул я, оборачиваясь к Хэпшоу. - Представляете, неандертальцы умеют говорить!

  В ответ управляющий поглядел на меня так, словно я сообщил ему, что трава зелёная, а собаки лают.

  - Ясен пень, умели, капитан очевидность! Их язык даже в общих чертах известен филологам и лингвистам, это так называемый ностратический язык.

  Я сделал непонимающее лицо. Дома я бы вошёл через с-имп в вики-сферу, здесь же пришлось выслушивать пояснения неприятного и вдобавок нетрезвого Хэпшоу.

  - В евразийской средней полосе и примыкающих климатических поясах от Гибралтара и до Сахалина в нашем времени доминируют три большие языковые семьи: индоевропейская, алтайская и уральская. Каждая представляет из себя мощное лингвистическое древо с широкими раскидистыми ветвями, от которых отходят многочисленные отростки в виде угро-финских, тюркских, славянских, германских и прочих языков. Одни языки ещё используются, другие уже давно стали мёртвыми - это не суть. Важно другое. Все эти ветви и отростки произрастают из одного-единственного корня. То есть когда-то, в глубокой древности, был лишь один праиндоевропейский язык, лишь один прауральский и лишь один праалтайский. Но и это ещё не всё. Эти три языка в свою очередь тоже когда-то выросли из одного корня. Этим-то корнем и считается ностратический язык, самый первый язык в Евразии, язык палеолита. Кое-кто из специалистов даже полагает, что и остальные языковые группы Евразии восходят к этому языку. До недавних времён учёные были убеждены, что ностратический язык возник у кроманьонцев уже в верхнем палеолите, одновременно с началом изготовления украшений и появлением похоронных ритуалов, а у неандертальцев если и был какой-то язык, то совершенно другой. И лишь с появлением машины времени, получив возможность непосредственно побывать в прошлом, филологи, лингвисты и антропологи смогли установить, что ностратический язык возник на самом деле у неандертальцев, а кроманьонцами был впоследствии заимствован!

  - На таком большом пространстве и всего один язык? - Я недоверчиво хмыкнул.

  - А что тут такого? - Хэпшоу машинально отвинтил крышку бутылки, чтобы сделать глоток, передумал и закрутил обратно. - Язык отражает менталитет человека, его образ жизни и окружающую среду. Менталитет в свою очередь тоже порождается средой и образом жизни - бытие определяет сознание. Ну так образ жизни в палеолите у всех был одинаков, все жили первобытными общинами, занимались охотой и собирательством, не знали моногамных семейных отношений, обрабатывали каменные и костяные орудия, шили из шкур одежду, конкурировали с хищниками, противостояли природным стихиям... Нет ничего удивительного, что у похожих друг на друга людей похожие действия, объекты и явления потребовали одинаковых понятий и определений. Странно было бы, если б это было не так.

  У работавших здесь специалистов вообще возникла сумасшедшая теория, которую лишь предстоит проверить на практике, забравшись ещё глубже в прошлое. Они предположили, что самые ранние понятия, то есть вообще зачатки устной речи, первые фонемы и лексемы, зародились ещё у поздних эректусов Европы и Азии, то есть у гейдельбергского человека в Европе, дманисийского эректуса на Кавказе, синантропа на Дальнем Востоке и у аналогичных эректусов в Средней и Южной Азии. Полноценный язык у них, в силу их общей примитивности, так и не сложился, но вот его зачатки неандертальцам и денисовцам они сумели передать, а уж те развили их дальше и обрели полноценную коммуникативную способность, что повлекло за собой и дальнейшее усложнение, усовершенствование общественных отношений по сравнению с архантропами.

  И только я хотел спросить у Хэпшоу, как же могло произойти это заимствование, если по его же собственным словам неандертальцы и кроманьонцы в повседневной жизни совсем не пересекались, как ситуация за воротами изменилась.

  Поначалу неандерталец говорил с Хайденом так, словно на что-то жаловался и о чём-то умолял. Непонятными были лишь слова, но не интонации, с которыми те произносились. Эти интонации ни с чем не спутаешь, они отражают эмоциональное состояние, а эмоции у всех людей одинаковы, в том числе и у неандертальцев. Почему должно быть иначе?

  Вот только чем дольше палеоантроп говорил, тем сильнее его речь и его эмоции менялись. В какой-то момент горесть и мольба исчезли, им на смену пришли угрозы, сопровождаемые недвусмысленными жестами.

  Хайден стоял неподвижно и сверлил первобытного охотника своим ледяным взором прирождённого убийцы, переместившись так, чтобы не выпускать из поля зрения остальных охотников в траве. Он излучал прямо-таки твердокаменную уверенность и спокойствие и я даже позавидовал его стойкости и выдержке. Сам бы я наверняка шарахался от неандертальца при каждом его выкрике, при каждом движении, потому что даже без оружия он вообще-то выглядел довольно угрожающе.