Хината заметила, что девушка снова поникла. Им явно стоило поговорить с Саске, и желательно не откладывать это на потом, как обычно, по-видимому, это делала Харуно. Девушка осторожно взяла холодные, несмотря на то что было лето, ладони подруги в свои, успокаивающе проведя по тыльным сторонам кончиками больших пальцев.
— Всё будет хорошо, — улыбнувшись, Хината осторожно, совсем легко и оттого грациозно, поднялась со скамейки, так и держа Сакуру за руки. — Я думаю, не стоит из-за этого отчаиваться.
Девушка была права. И, едва заметив её искреннюю улыбку, успокаивающую и такую родную, Сакура кивнула, заметно повеселев. Ей казалось, что теперь было не так больно, как вчера. Хината помогла ей — пусть девушка и не была знакома со столь сложными отношениями, как у Учихи и Харуно, зато она умела выслушать, поддержать и помочь действовать дальше — более решительно и более кардинально.
— Пойдём, попьём сок и поедим мороженое? — предложила Сакура, поднявшись с места и потащив Хинату в сторону выхода из парка. Смеющаяся от непосредственности подруги Хьюга последовала за ней, совсем немного покраснев:
— Пойдём!
========== Глава 9, в которой Саске пришёл «поговорить» ==========
Дружба между мужчиной и женщиной угасает с наступлением ночи.
(Неизвестен)
Саске всё это время практически не находил себе места: для него становилось странным то, что он целый день не разговаривал с Сакурой, не звонил ей, а просто смотрел в сторону телефона, гипнотизируя его взглядом, будто надеясь, что Харуно сама подаст «признаки жизни». Учиха ненавидел себя за это: нет ничего хуже вести себя, подобно трусу, как он и делал. Потому он и решил, что лучше пойти и извиниться перед Сакурой за то, что произошло.
Девушка ведь наверняка переживала из-за того, что случилось несколько суток назад утром, просто не стремилась изливать Учихе душу и плакаться, как говорится, в жилетку. Сакура никогда не любила, чтобы её жалели. Во всяком случае, говорила о том, что ненавидит это и всячески презирает. Но стоило только ему обнять её во время того, когда она плачет, и говорить ласковые слова, как Сакура тут же забывала обо всём на свете и наверняка о том, как сильно ненавидела всю эту чёртову жалость со стороны Саске.
Он направился к ней около девяти вечера, когда сумерки только-только начинали сгущаться. Нет ничего лучше лета, в особенности потому, что темнеет слишком поздно. Учиха любил это время года: Сакурой и тем, что она рядом, он мог наслаждаться куда дольше, чем обычно. Зимой она частенько убегала от него и стремилась домой, потому что быстро замерзала в силу особенностей организма, но летом Харуно готова была проводить с ним целые дни — был бы только этот день не занят серьёзной и кропотливой работой по отделке комнаты.
Нет ничего лучше лета и потому, что на улице постоянно шумно. А этот беззаботный детский смех, такой радостный, такой свободный — вам когда-нибудь доводилось слышать столь непорочный и столь не обременённый заботами смех во время учёбы? Саске никогда не замечал этого, а вот Сакура частенько обращала внимание на подобную мелочь летом.
В руках он держал три сладко пахнущих нарцисса — нет ничего лучше, чем принести её любимые цветы и извиниться. Саске знал, что она его простит, — по-другому поступить Сакура никак не могла. Быть может, от трогательности события прослезится и снова станет обнимать его, уткнувшись покрасневшим от переживаний носом в плечо. А быть может, примет молча от него нарциссы и станет подносить к носу, вдыхая сладкий аромат. Саске точно не был уверен — реакция Сакуры, хотя будет она непременно положительной, была для него непредсказуема.
Как и всегда, на нём были надеты джинсовые бриджи чуть ниже колен, такие привычные чёрные кеды с белыми носками и майка серого цвета. Саске казалось, что нужно было одеться поприличнее, раз он направлялся к Сакуре с извинениями, но подумал, что она и сама выглядит наверняка почти так же. Улыбнувшись себе под нос, он снисходительно покачал головой, сунув свободную руку в карман бриджей. Мимо промчались какие-то особенно шумные дети, принимаясь играть с воздушным змеем, и Саске проводил их взглядом, улыбнувшись. Иногда он жалел, что находится в том возрасте, когда надо что-то усложнять. Если посмотреть на детей — у них всё становится простым: они хотят стать взрослыми, но не понимают, что от этого их жизнь станет только сложнее.
Подойдя к дому Сакуры, он поднялся на такой знакомый этаж, проскочив вместе с каким-то молодым человеком в костюме. Очевидно, он направлялся домой, к семье, и когда Саске зашёл в лифт вместе с ним, то невольно задержал на нём свой взгляд. Выглядел молодой мужчина крайне измождённо — то ли из-за того, что ему ненавистна работа офисной крысы, то ли потому, что крайне не хотелось идти домой, где его ждала точно такая же бытовуха. Учиха, выйдя, искренне посочувствовал ему: куда больше он сейчас должен бы был переживать за самого себя и за то, как его примет Сакура, а судьба этого мужчины, что поехал дальше, искренне его волновала.
Остановившись напротив такой знакомой двери, он тяжело вздохнул, вынув руку из кармана и принявшись звонить в дверь. Два коротких звонка и один длинный — привычная комбинация для Саске, когда он приходил сюда. Голову снова посетили воспоминания того, как он прибегал к ней десять лет назад, как тащил её зимой на улицу, предварительно закутывая так, чтобы она не замёрзла, как начинал катать её в снегу и при этом заливаться громким хохотом… Мужских губ коснулась едва заметная усмешка, и Учиха опустил глаза — всё это было для него настолько тепло и ценно, что даже пахло по-особенному, и он с уверенностью мог сказать, что даже мысли, даже воспоминания могут источать свой прекрасный аромат.
Он думал, как извиниться перед ней. Что следует сказать, как это преподнести, как лучше подарить ей цветы — неожиданно или, наоборот, так, словно она их ждала довольно давно. Слегка усмехнувшись, он всё-таки отверг вариант вставания перед ней на колени и пения серенады — это лучше оставить для особенно грубого случая вины перед ней, но никак не сейчас.
— Кто там? — взволнованно спросила Сакура, притаившись под дверью и наверняка уже зная ответ на свой вопрос.
Потому что звонить двумя короткими и одним длинным звонком мог только Учиха Саске — её лучший друг и просто отличный товарищ.
— Я, — слегка улыбнувшись, он опёрся рукой о косяк, ожидая, когда девушка откроет дверь.
Сакура же радостно вытаращила глаза по ту сторону двери. Она широко улыбнулась, удержавшись от того, чтобы не захлопать искренне в ладоши — иначе бы Саске это попросту услышал. Посмотрев в глазок, Харуно закусила нижнюю губу, привстав на носочки: кажется, Учиха пришёл не один, да ещё и с цветами. «Интересно, он просто подлизаться намерен или?..» — размышляла про себя Сакура, отстранившись от дверного глазка и закусив ноготь на мизинце.
Впрочем, Сакура действительно думала над тем, чтобы послать его куда подальше: заявился тут, понимаете ли, с цветочками и надеется, что она его примет с распростёртыми объятьями. Хотелось, с одной стороны, растоптать гордость Саске и возвысить над ним свою. «Вот из-за этого у нас и появилась проблема во взаимоотношениях», — оборвала нить своей мысли девушка, покачав головой.
— Секунду, — усмехнувшись, она осмотрелась по сторонам, заметив, что рубашка Учихи — с которой, кстати сказать, она спала целую ночь, положив рядом, будто влюблённая малолетка — лежит на диване.
Виновато закатив глаза, Сакура рванула в гостиную, аккуратно сложив его рубашку и положив на подушку. Кажется, ничего не изменилось, и кажется, что его рубашка ничуть не помялась. С гордостью усмехнувшись, Харуно прошествовала обратно к входной двери, наконец принявшись её открывать. Руки её тряслись то ли от желания поскорее обнять Саске при встрече, то ли ещё бог знает из-за чего. И сердце, казалось, вырвется из груди прямо ему в руки, едва он войдёт сюда. Улыбнувшись, Сакура еле заметно покраснела — дай бог, чтобы Саске этого не заметил. Отстранившись от двери, распахнув её, она смущённо заложила скрещённые пальцы за спину, тихонько произнеся, едва не запнувшись:
— Привет.
— Привет,— зайдя, он виновато улыбнулся, протянув нарциссы девушке и тут же закрыв за собой дверь, выпрямившись, чтобы не показаться трусливым или неуверенным. — Это тебе. Я виноват перед тобой, извини.