— Представь себе. Ты думаешь, со мной Ирина Григорьевна просто так общается? Талант, Мила, она видит во мне талант. Когда-нибудь я выйду на сцену Большого театра в постановке “Спящая красавица”, — она театрально закатила глаза и сделала пару па. — Вот так!
У меня внутри вулкан, который готов извергнуться прямо сейчас. Почему меня не научили давать отпор? Даже драться? Где-то в глубине души я очень хочу вцепиться ей в волосы и выдрать пару клок, до визга.
— Это мы еще посмотрим, кто из нас будет исполнять роль Спящей красавицы, — я выхожу из раздевалки и закрываю за собой дверь.
Сегодня мой настрой не омрачить ничем. Потому что вечером у меня спектакль, мы с семьей идем на балет, с которого началась моя любовь к нему. Можно сказать, именно с того момента я и поняла, что хочу стать балериной. Хочу быть Спящей красавицей. И никакая Соня мне не помешает.
Большой театр выглядит так же как и в прошлый мой раз. Подходим ближе и я чувствую, как внутри все будоражит от предвкушения чего-то радостного и хорошего. Ожидание праздника.
Все присутствующие в шикарных платьях, прически, туфли. Окружающая обстановка выглядит восхитительно. Вижу красную дорожку, что тянется от входа и наверх по лестнице. Все вокруг сверкает, даже искрит. Это волшебный мир, в него хочется окунаться вновь и вновь. Сказка, куда можно попасть, открыв тяжелую входную дверь.
Я прихожу домой и сразу открываю дневник, чтобы записать все, что тревожило меня сегодня. Только когда я чувства изолью на бумагу, все проходит, день кажется поистине завершенным, а любые переживания — незначительными. Отчасти поэтому я и веду дневник. Мои мысли, мои чувства, мои переживания — все здесь.
Глава 9
Воспоминания из дневника Милы
Я перестала считать, сколько дней прошло после свадьбы. Кажется, несколько. А может быть, уже несколько недель. Интенсивные тренировки забирают все мои силы. Я возвращаюсь домой, только чтобы замертво упасть на кровать. Тело болит. Каждая косточка, каждая мышца. С этой болью встаешь, с ней же и засыпаешь. Но жаловаться нельзя, как и плакать от боли. Со временем перестаешь ее замечать. Это похоже на вызов: ты выходишь в центр зала, чтобы исполнить адажио, идти тяжело, больно, но с первым па ты словно возврождаешься, забываешь обо всем и отдаешься музыке.
Родители подарили нам большую трехкомнатную квартиру в честь свадьбы. Она в центре и недалеко от академии. С того дня стало удобней добираться до учебы. Теперь утром у меня появились такие драгоценные минуты, чтобы чуть дольше поспать.
Сегодня за окном было солнышко. Я приятно потянулась, похрустела косточками, размялась. Когда только-только спускаешь ноги с кровати, кажется, что любое мое движение — наказание. Оно пронизывает каждую клеточку. Мышцы одеревенели, не поддаются никаким движениям, даже самым простым. Но это пока. Несколько минут на разогрев, и я снова в строю. Магия.
Хотите узнать, как питается балерина? Всем же интересно, да? Так вот — всем. Вам смешно? Думаете, я вру? Нет. Это правда. Мы слишком много тратим энергии, чтобы задумываться над калориями. Это не нужно. Даже калории от съеденного бургера будут истрачены в первые пятнадцать минут, если в расписании занятия с Ириной Григорьевной. А вообще, нам, балеринам, просто некогда есть. Тренировки, практика и обучение длятся весь день. Очень сложно выкроить время на полноценный перекус. Я, например, предпочту отдохнуть несколько минут между занятиями. Ну, кто-то, может, и съест батончик. А кто-то пойдет в душевую освежиться.
Если вы зайдете в нашу столовую — удивитесь. Она такая же, как и все.
Главное правило балерины — посмотри на себя в зеркало. Если на тебя смотрит та, кто с легкость будет танцевать на сцене, значит, все в порядке и можно спокойно скушать шоколадку. Кому-то везет не так, как мне. Зойка, например, не может есть булочки и сладкое в целом. От них сразу толстеет. Как рассказывает сама. Но вот котлетки в столовой уплетает за обе щеки.
А еще расскажу секрет. Мы, балерины, ужасные сладкоежки. Конфетки, шоколадки, леденцы — мы возьмем все. Мое любимое лакомство — шоколадный торт.
В академию сегодня захожу ровно за час до занятий. Зойка уже подпирает дверь раздевалки. Какая-то угрюмая она сегодня.
— У тебя что-то стряслось? — спрашиваю я ее.
— Ничего. Кажется, ногу вчера повредила. Больно наступать. Связки чтоль опять..
— К врачу может быть?
— Ага, конечно. Чтобы она обратно отправила меня к Иринке, и передала, что я отмазываюсь от занятий?
Зойка немного преувеличивает, если у кого-то действительно травма, то могут отпустить лечиться. Но она права в том, что иногда реальную травму тяжело отличить от обычной усталости. В этом кроется одна большая проблема — можно упустить что-то серьезное. Мы привыкли к боли, мы идем через нее, пропускаем и двигаемся даже.
— Прекращай Ирину Григорьевну называть “Иринкой”. Ты знаешь, что она с тобой сделает, если узнает?
— Плевать. Уже плевать. Я тут подумала, Мил…
— Что? — я перестала переодеваться и посмотрела на Зойку, она действительно сегодня очень странная. Некогда веселая и озорная, сегодня она выглядит задумчиво и грустно.
— Может, ну его нахрен, балет этот?
— Зойка, ты чего? — я подхожу к ней ближе и слегка трясу за плечи. Она смахивает мои руки и отворачивается, слышу, как начинает плакать.
— Я устала, Мил. Ужас, как устала. Это уже невозможно. Ты видела мои ноги? На них же живого места нет. Пальцы болят так, что не дотронешься. А то, как они с нами разговаривают? Дура! Бездарная! Нахалка! Это разве нормально, Мил?
— Я тебе предлагала накладки на пальцы купить. С ними правда легче.
— Это все, что тебя заботит? — зло процедила она сквозь зубы. — Ну почему ты такая спокойная и милая? Аж бесит!
— Ну кто-то должен тебя сейчас успокоить? — мы садимся на лавочку, а голову Зойка кладет мне на колени. Я глажу ее рыжие волосы, пока она плачет. — Все будет хорошо, Зой. У всех такое бывает. У меня тоже иногда терпения не хватает. Особенно, когда вижу эту Соню. — Зойка смеется. Она ее тоже недолюбливает.
— Я тебе скажу одну вещь, Мил, но ты не обижайся, хорошо?
— Ты меня пугаешь, Зойка.
— Ты слишком доверчивая и милая. Таких балет не любит. Здесь люди сражаются за право быть лучшим, ты же… для всех мила и открыта. Берегись, Милок. — Она встала с колен и пошла к раковине, чтобы умыться.
Я правда задумалась над ее словами. Они запали мне в душу, но таким нехорошим оттенком. Серым, промозглым, как сизый дым от костра, проник внутрь, от него сдавливает грудную клетку и катятся слезы.
Может, в чем-то Зойка и права. Ну какая из меня соперница? Мне с детства внушали, что важен талант. Старание, рвение и талант, имея все это — успех тебе гарантирован. А что, если это не так? Может, правда нужно быть хитрее и изворотливее, чтобы достичь пика? Проявить характер, волю.
Смотришь на танцующих балерин — и это выглядит красиво, завораживает. Гибкость, плавность в движениях, легкость. Но зная, с каким трудом дается все, что происходит сейчас на сцене, о том, как справляешься с болью, стараешься и танцуешь на последнем издыхании, тянешься, вопреки всем своим возможностям и силам, чтобы получился правильный арабеск. Да, лебедь на сцене красивый. Но что, если свой путь эта балерина выгрызла зубами? А они у меня есть, эти зубы? Зойка считает, что нет.
Ирина Григорьевна сегодня тоже в плохом настроении. Было заметно по ее походке: она чеканит свой шаг как постовой, маленькими молоточками по ушам.
— Что расселись? Быстро к станку.
Без вопросов мы заняли свои места. Зойка вроде отошла, но осталась закрытой, с уголками губ, что направлены вниз — все еще расстроена, поникла, мой маленький цветочек, что был со мной с первого дня.
— Итак, — она пару раз хлопает в ладоши, и в зале становится тихо, только звуки пианино. — В позицию, девочки.
Ноги ровные, спина прямая, шея вытянута, легкая улыбка на лице. Я струна, что может плавно двигаться на “раз”. Зойка ничего не слышит. Слегка сгорбилась, голову опустила. Ну давай же, цветочек, соберись.