Договорить мы в тот день так и не успели. Вывесили списки поступивших. Толпа из молоденьких девочек, которые были одеты еще в гимнастические купальники, а кто-то еще и в пачках, будто это помогает на экзаменах, ринулась к этим листочкам. Они висели высоко, что не сразу можно было дотянуться и прочитать.
— Че разлеглась, как лебедь умирающий? Идем смотреть, — она схватила меня за руку и потянула на себя, я было чуть не упала.
Мы с ней поступили. Даже фамилии рядом оказались.
— Офигеть! — громко прокричала Зайка. Она очень не сдержана. — Ты видела? Мил? Видела? Я поступила! Беляева Зоя Леонидована! Это же я! Я! Так все, пошла звонить училке, что не зря меня сюда отправила. Увидимся еще, Апраксина Людмила Ивановна.
Она убежала. Оставляя после тебя какие-то странные эмоции: вроде и хорошая девочка, старательная, вон, поступила же, но она как вихрь. Слишком много ее может оказаться. Если не суметь укрыться от этого вихря, то рискую пострадать.
Мне девять лет. Мой первый год обучения в академии. Какой он? Тяжелый. Очень тяжелый. То, что вы слышали о балете — это ни что иное как прекрасная история. Нигде не напишут реальную правду. Иначе никто туда не пойдет.
Сегодня первый день зимы. У нас во дворе уже вовсю лежит снег: белые шапки на моих качелях, на лавочке, на беседке. Они бережно укрыли мамины кусты, что они выглядят большим и нелепым сугробом. Мама говорит, что так растению не страшны колючие морозы, снег бережет их.
— Мила, ты сегодня такая задумчивая… — папа, с газетой в руках, смотрит на меня и улыбается глазами. Он всегда так делает, когда разговаривает со мной.
— Ничего, просто вспоминала день поступления, как познакомилась с Зойкой. Это было каких-то полгода назад. А сейчас уже зима, — задумчиво произношу я и опять устремляю свой взор на пушистые ветки ели, что растет прямо напротив кухонного окна. Мы всегда украшаем ее в канун Нового года. Это своего рода наша семейная традиция. А после мы обязательно смотрим хороший добрый фильм. Мама угощает нас фирменным пирогом с финиками и орехами, приготовленным не без помощи нашей кухарки.
Мама сейчас суетится вокруг нас, сервируя стол и подавая блюда, они были сделаны Светланой Петровной. Если за готовку отвечала наша кухарка, то за подачу — только мама. Она хозяйка нашего очага. Папа сидит во главе стола в широком кресле. Так было всегда. Папа — центр нашей вселенной. Еще с раннего детства меня учили уважению к близким. Что это правильно.
— И как твои успехи? — папа, не отрываясь от газеты, спрашивает меня.
— Все хорошо. Тяжело, но я справляюсь. Меня даже хвалят, — немного тушуюсь, не привыкла говорить о себе.
Отец откинул край газеты и посмотрел на меня. Теплые глаза и теплая улыбка. Мой папа.
— Я тобой очень горжусь, Мила. Да, кстати, сегодня вечером я бы хотел подарить тебе подарок на Новый год, немного рановато, но так уж сложилось.
Папа встает со своего удобного кресла и направляется в свой кабинет. Возвращается с белым конвертом, который и протягивает мне. В нем билет на балет “Спящая красавица”. Моя мечта, что станет реальностью, благодаря папе. Весь день у меня хорошее настроение и предвкушение сказки.
На занятия меня везет наш водитель, как всегда сдержанный Виктор.
— Ну ты чего опаздываешь? — Зойка подбегает ко мне и опять тянет на себя. Что за привычка?
— Да в пробку попали с Виктором. Если успели. Ему пришлось оставлять машину на другой стороне и провожать меня пешком. Дороги совсем замело.
— Ага, будешь это говорить Ирине Григорьевне. Она любит такие истории, — подшучивает Зойка, хотя вернее было бы сказать говорит с сарказмом.
Наш педагог Ирина Григорьевна уже довольно пожилая женщина, в прошлом известная балерина, что выступала на лучших сценах мира. Ровная осанка, плавные движения и сталь в глазах. От нее мурашки бегут по коже, стоит ей подойти ко мне близко или, того хуже, заговорить. Никак не могу успокоить себя, что все, что она делает и говорит, не конкретно ко мне, а к моему танцу. Я здесь, чтобы меня научили.
В класс забегаю последней, наспех завязав тесемки пуант. Если Ирина Григорьевна увидит, то будет выговор.
Разогрев. Мы разминаем мышцы, растягиваемся и только потом приступаем к балетному классу. Прописная истина, с которой начинается утро балерины. Неважно сколько ей лет и на каком курсе она учится.
Мне удается перевязать ленты, перед тем, как с шумом открыв дверь, в зал входит Ирина Григорьевна. Все девочки опустили головы, будто преклоняются перед ней. Ее энергетика подавляет и восхищает одновременно.
— Все одели пуанты? — она обводит взглядом всех присутствующих своим придирчивым взглядом, возможно, к нему рано или поздно привыкнешь. — Потопчитесь! — множественный стук раздается и так же отражается от стен. Вот так — топ-топ-топ. Или стук-стук-стук. — Еще! — наши стуки и топы становятся громче, кто-то даже начинает улыбаться и смеяться. — Вам смешно? Вы с цирком не перепутали заведение? К станку! Хватит тут болтаться без толку, — голос разносится эхом по помещению. Очень звонко.
Мы быстро заняли свои места. Передо мной Зойка, как и всегда. Мы стараемся держаться вместе, потому что по-одиночке страшно. Либо она сзади меня, либо я.
Первые удары по клавишам пианино и мы начали движения. На раз, отработанные, слаженные, как кажется мне.
— Нога от бедра! — громко говорит педагог, — подъемы не валяются, девочки! Выше, выше! Выше, кому я говорю, — подходит к Наташе и ударяет по ноге.
Музыка плавная, мне нравится, под нее очень хорошо танцевать.
— Смотри на кисть, опорная нога правая. Вот! Теперь вырастаем наверх, тянемся. Пятки вперед! Пятки вперед, я сказала! Так, стоп! — обращается она к аккомпаниатору.
Мы все стоим ровно, кто-то смотрит на Ирину Григорьевна, кто-то в пол. Она подходит к Зойке, чувствую, как у той перехватило дыхание, бисеринки пота скатываются по спине, вижу их даже на расстоянии метра от нее. У самой дыхание частое, не от танца, а от напряжения.
— Зоя, ты пришла учиться? Или дурака валять?
— Учиться, — голос тихий, его еле слышно.
— Вот и учись! Если я говорю пятки вперед, значит пятки вперед! Если я говорю тянемся выше, значит выше. Ты так и останешься тупой бездарью, если не будешь слушать и делать то, что говорю тебе я!
Она отходит от Зойки, вижу как она сделала выдох.
— Заново. Начали! … Открыли руки, раскрыли, раскрыли говорю, пятая позиция и на место…
Урок закончен. Мои мышцы дрожат. Правая нога болит, больно выворачивать. Заметила еще несколько дней назад. Со временем привыкла к боли. Ее еще будет много.
Краем глаза вижу, как Ирина Григорьевна разговаривает с Соней.
Соня. Моя главная проблема на курсе. Несмотря на то, что я неконфликтная, здесь я готова разорвать ее на куски даже с моим милым характером. Мы невзлюбили друг друга как только вместе вошли в класс. Вот так сразу. Соня такая же девочка, что мечтает о балете. Она выросла в богатой семье и, что странно, живет неподалеку от моего дома.
— Сонечка, ты сегодня молодец. В следующий раз не забывай про кисти рук. Они плавные, но уверенные, — слышу я Ирину Григорьевна, она всегда хвалила только Соню. Но как говорит папа, похвалить — значит расслабить.
— Конечно, Ирина Григорьевна, — добрая улыбка со стороны кажется звериным оскалом. Либо я очень предвзято к ней отношусь.
Почему у всех учителей есть любимчики? Это несправедливо. Соня поняла, что у их беседы есть зритель, и посмотрела на меня высокомерным взглядом. Понимаю, что есть люди хуже, есть лучше, но ведь нельзя зазнаваться.
— Ой, Мила, Мила… — в раздевалку входит Соня, самая последняя, их беседа с Ириной Григорьевной затянулась, — так и будешь со своей вечной подружайкой Зойкой танцевать пажей, — с ровной спиной она проходит к своему шкафчику и медленно начинает переодеваться.
— А ты, я смотрю, сразу в примы метишь? Не рановато ли? — никому не собираюсь давать в обиду ни себя, ни Зойку.