— Алло? — отвечаю я.
— Как дела? — спрашивает Даллас.
— Хорошо. — Я делаю паузу, раздумывая, говорить ему или нет. — Скоро будет занятие по йоге.
Он смеется в течение добрых тридцати секунд. — Ты меня обманываешь?
Я молчу.
— Ты сейчас занимаешься йогой?
— Нет, жополиз. Я сопровождаю Стеллу на йогу, — вру я.
— Чушь. Ты собираешься забраться на этот коврик и намастировать все свои проблемы. В следующий раз, когда я тебя увижу, ты будешь есть морские водоросли и обнимать деревья.
— Отвали, чем я могу тебе помочь?
— Я ежедневно проверяю, в каком состоянии твоя голова, и не перестал ли ты быть сварливым ублюдком.
— Я думаю, ты знаешь, что я всегда буду сварливым ублюдком, но это становится лучше. — Это преуменьшение. — Все становится скучным, когда я следую за ней повсюду, занимаясь обыденным дерьмом. Как тебе удавалось делать это так долго?
— Я не знаю. Наверное, привык к этому. Ты тоже привыкнешь.
— Нет, не привыкну. Я здесь временно, помнишь?
— Поправляю. Займись йогой и напиши мне позже. Мейвен настаивает, чтобы я устроил с ней чаепитие.
— Ты говоришь мне о йоге, когда собираешься пить с чучелами животных?
— Это преимущества наличия ребенка, чувак.
Я вешаю трубку и открываю чемодан в поисках рубашки. Я не распаковывал чемодан, потому что не собирался оставаться здесь надолго.
Глава 17. Стелла
Хадсон не приходит голым на йогу, к моему огорчению.
Однако он все же появляется, что вселяет в меня некоторый оптимизм.
Сегодняшнее занятие йогой будет интересным.
На нем, конечно, есть одежда, но ее не так много. Я медленно облизываю губы, рассматривая его, пока он идет на кухню в спортивных шортах, низко сидящих на бедрах, и в футболке с обрезанными рукавами, которая открывает мне прекрасный вид на его крепкие предплечья и рельефные трицепсы.
Я улыбаюсь, чувствуя себя особенной за то, что уговорила такого мачо сделать это со мной. Он начинает удивлять меня все больше с каждой минутой, проведенной вместе. Я чувствую, как он затягивает меня в свой мир, и есть нервное чувство, что если я увлекусь, то никогда не захочу отпускать его.
Это затишье перед бурей.
Это произойдет, и я не знаю, насколько сильным будет опустошение, когда все закончится.
Его мысли — как загадочная книга, в которой я хочу прочитать каждую страницу.
Изменил ли он свое мнение обо мне?
Считает ли он меня мерзавкой за то, что я все время пристаю к нему?
Считает ли он это сексуальным домогательством?
Собирается ли он засудить мою задницу, потому что я хочу получить его кусчек?
Его непредсказуемость убивает.
Это также то, что привлекает меня в нем.
Он другой.
Он не пытался переспать со мной, даже когда я преподнесла ему свою вагину на блюдечке с голубой каемочкой. Он не заводит разговор только в надежде, что тот закончится тем, что я обхвачу его член губами. Роли поменялись местами по сравнению с тем, что я когда-либо испытывала.
На этот раз я — преследовательница, попрошайка, та, кто бросает ему свои трусики и настаивает на том, чтобы он трахнул меня боком... черт, любым путем, если уж на то пошло.
Я хочу его. Его член. Его язык. Его пальцы. Его прикосновения.
Все, что он готов дать.
Лишь бы это был он.
Я убежденная сторонница оргазмов. Я всегда была открыта для того, чтобы попробовать что-то новое с Ноксом. Мы делали всю прелюдию, экспериментировали с языками и пальцами больше года, прежде чем, наконец, потеряли друг с другом девственность.
Что меня удивляет, так это то, что я никогда раньше не жаждала чьих-то прикосновений так сильно, как с Хадсоном. Я никогда не чувствовала, что у меня между ног становится влажно, и сердце начинает бешено биться, когда я получала чью-то улыбку.
Но с ним это так.
Я вскакиваю, когда звонят в дверь, и это лишает меня возможности выпытывать у него, почему он одет. Я задаюсь вопросом, когда я стала этой сексуально озабоченной маньячкой, пока кручусь на каблуках, чтобы открыть дверь и впустить Иоланду.
— Доброе утро, солнышко, — поет она с голландским акцентом, вышагивая с ковриком для йоги на плече. Она чмокает меня в каждую щеку. — Я посмотрела новый фильм. Потрясающе! Абсолютно сказочный.
Иоланда — лучший инструктор по йоге в Лос-Анджелесе. Она зарабатывает на выездах на дом, как эксперт по йоге. Я познакомилась с ней, когда посетила одну из ее сессий в доме подруги около года назад и мгновенно подсела. Я все еще оправлялась от разрыва с Ноксом и чувствовала себя грустной неудачницей. Она превратила мою депрессию в нечто позитивное. Я вышла от нее с другим взглядом на жизнь и наняла ее на два дня в неделю, когда буду в городе.
— Спасибо, — говорю я, ведя ее в дом.
— Мы будем заниматься внутри или снаружи? — спрашивает она.
— Погода отличная, так что на улице.
— Я надеялась, что ты так скажешь. Твой вид — один из моих любимых. Если тебе когда-нибудь понадобится кто-то для присмотра за домом, я твоя.
— Мой телохранитель также присоединится к нам сегодня.
Хадсон делает шаг вперед при упоминании о нем, когда мы доходим до кухни. — Я новичок, — говорит он, вежливо улыбаясь. — Будь полегче со мной.
Он подмигивает, и, клянусь Богом, Иоланда почти тает прямо у нас на глазах. Давайте добавим обаяние в список горячих качеств Хадсона.
— Конечно, — отвечает Иоланда. — Почему ты решил присоединиться к нам?
— Это была не моя идея. — Он указывает на меня. — Этому трудно отказать.
Иоланда оглядывается на меня с выгнутой бровью и, как я уверена, взглядом «Так ты его трахаешь».
Если бы.
Я открываю двери, вдыхая освежающий запах хлорки, и выхожу на патио у бассейна на заднем дворе. Я купила этот дом после разрыва с Ноксом. Это был первый раз, когда я была самостоятельной. Я переехала от жизни с мамой к нему, когда мне исполнилось восемнадцать. Это захватывающе — иметь что-то, что принадлежит только мне. Собственный дом дает чувство гордости.
Задний двор — это то, что заставило меня влюбиться в этот дом. Я сделала выбор в тот же день, когда состоялся показ. Бесконечный бассейн простирается до холмов, здесь есть кострище и джакузи, и достаточно мест, чтобы разместить пятьдесят человек, хотя у меня были гости всего несколько раз.
Иоланда снимает рубашку, демонстрируя черный спортивный бюстгальтер и шесть кубиков, за которые я бы убила, и укладывает свой коврик на бетон. Ей около сорока, но у нее тело женщины моего возраста.