— Ты пиццу любишь?
Я ослышалась?
Мне захотелось завопить, расцеловать колючие щеки учителя, залезть на него с ногами, как абориген на пальму, и ликовать. Вместо этого я безразлично-презрительно подняла бровь и посмотрела на него в упор. Этот жест должен был сказать ему все, что я думаю о такого рода подозрительных предложениях, а также намекнуть о наших чисто деловых отношениях и устыдить развратного учителя, но из-за прилипшей ко лбу мокрой челки желаемого эффкекта не вышло.
Поэтому мне пришлось сказать:
— Люблю.
— Тогда пошли, — только тут я заметила у него под мышкой большую коробку. — Я нашел здесь недалеко классное место и направляюсь туда уничтожать еду. Ты составишь мне компанию? Я так посмотрел, не думаю, что ты идешь куда-то с какой-то целью…
Стоп, стоп! Щеки горят, щеки горят… Кто, он? Мне? Куда?! Ах, черт, неважно! Но почему? Ни за что не пойду, это ужасно! И вообще, я… Я же просто серенькая ученица, просто мышь на фоне всяких там Гортензий, просто, просто…
— Кэрол?
— Я иду, да.
Как мне хотелось взять его за руку всю дорогу, пока мы шли куда-то! Так хотелось, до дрожи, до жара, до головокружения. Я не взяла, ни за что бы не осмелилась, но даже не это было важно. Я чего-то хочу.
Я!
Я даже не запомнила дорогу. Мы дошли до стройки, которую остановили полгода назад. Я плохо знала эти места, только из окна машины. Но меня ничего не напугало.
Собак не было, или прятались от дождя. Мы перелезли через забор, помогая друг другу, забрались на предпоследнюю площадку. Было сухо. Дождь лил стеной, а мы за ней прятались.
Клайд устроился поудобнее прямо на бетонном полу, я присоединилась к нему без раздумий. Он открыл коробку, восхитительно запахло пиццей, хотя я не люблю такую простую и вредную еду, лучше уж салатик с креветками или еще чем-нибудь, или, может…
Но ни одна креветка не сравнится с ощущением жизни и молодости, это да.
Некоторое время мы ели молча, просто сидя рядом, как старые друзья. Потом Клайд ткнул кусочком в открывающийся вид и неэстетично, но очень обаятельно жуя, сказал:
— Опиши этот дождь одним словом?
— Вкусный, — тут же ответила я, отковыривая от коржа сыр.
— Почему это?
— Я шла довольно долго, задрав голову и высунув язык, — пояснила я. — Можешь поверить мне на слово.
Клайд смотрел некоторое время куда-то сквозь все. Потом снова открыл рот.
Коробка опустела за разговорами о Ньютоне и яблоке, звездной пыли, вкусе дождя, компьютерах, о том, насколько сильно привязаны чайки к океану и больно ли ему, когда они умирают. Это был очень важный вопрос.
— Но ведь они едят его рыб, — горячо спорила я. — Да они просто потребители!
— Они кричат ему, — отвечал Клайд, и даже в его голосе была улыбка. — Ты ведь не знаешь, что именно они кричат, так что не можешь и судить о них и о нем.
В общем, какие-то весь день были мокрые темы.
Мы уже успели высохнуть и поговорить обо всем, что шло в наши опустошенные ливнем головы, а я даже, кажется, ненадолго уснула, когда все закончилось. Закат из нашей части дома видно не было. Это было, конечно, ужасно.
Мы собрались и пошли прочь. Спустились вниз, собаки все так же не было. Мне стало щекотно, когда руки Клайда приподняли меня, помогая преодолеть забор. Я засмеялась и изогнулась, но тут же притихла, чего-то испугавшись и прислушиваясь.
Он довел меня до дома. Я даже надела кеды, чтобы выглядеть респектабельно.
Я почему-то рассчитывала на поцелуй в щеку, как в дурацких мелодраматических фильмах, и не могла дождаться конца пути, но он просто сказал:
— Ну что же, Кэрол, свою учительскую миссию я выполнил.
— Какую?… — Я все еще таяла от мыслей о прощальном поцелуе.
— Ну как же, встретил тебя под ливнем совершенно разбитую и потерянную, накормил, проследил, чтобы ничего с тобой не случилось…
Ау, какой больный разрыв шаблона.
Он развернулся.
— Пока, Кэрол, удачи. Не опаздывай больше на мои уроки, — помахал рукой.
На прощанье, блин.
Мне захотелось заржать и упасть, катаясь по земле. Поняв, что начинается очередная истерика, я укусила себя за руку, отрезвляя. Так. Собраться.
Разговор с родителями был долгий и нудный. Порешили, что у меня был жар. Пообещала публично извиниться перед кланом Адамсонов (конечно, а потрахаться им не завернуть?), отпустили спать.
Рухнула на кровать без сил, свернулась в клубок. Значит, учительский долг. Угу.
Конечно, я была расстроена. Но гораздо больше я злилась, и еще думала о том, что все же что-то значу и могу. Чувство новизны и восторга переполняло меня до краев, все так же грозя расплескаться. Значит, Гортензия у нас звезда, а Кэрол — просто Кэрол? Ну-ну. То-то ты со мной не затыкался часов так несколько.
А может, это обычная вежливость?
Отставить сопли, тряпка половая. Фу, как двусмысленно.
Ниче, вы у меня еще попляшете, мистер Хедэйк. Прямо таки брейк нижний станцуете, не будь я…
А кто я?
Это тоже выясним. Спарки, иди ко мне под одеяло, холодно же.