— Зачем? — спросил он.
Приподнявшись на мысочки, я легонько коснулась носом его носа. Мне было легко и хорошо, я каждой клеточкой чувствовала любовь этого недоумевающего сейчас большого теплого существа. Легко и хорошо, как летящая птица.
Я предпочитала не думать о том, что летящая камнем вниз с крыши многоэтажки птица-калека, у которой нет права летать. Только так, только к концу всего.
Но это не суть.
— Клайд? Ты в порядке?
— Да… Спасибо. За двадцать четыре года это был лучший подарок. И песня… она прекрасна. Ты прекрасна. Спасибо.
— Давай приводить себя в порядок и пошли?
— Пошли.
Весь остаток вечера мы оба были странными и притихшими в гудящей шумной толпе. Клайд все время обнимал меня одной рукой и, каждый раз, когда оказывался сзади меня, задумчиво водил кончиками пальцев по татуировке на моей спине. Мы оба думали об одном и том же. О том, что крышу сносит слишком сильно, чтобы когда-то мы смогли расстаться и выжить. Мне не нравилось это напряженное ощущение на коже левой лопатки, он словно запоминал рисунок, словно готовился на всякий случай. Я с ужасом поняла, что не будет вместо меня никакой хорошей правильной девушки. Если я скажу ему сейчас «Береги себя, я тебя прошу», он лишь горько покачает головой. Скажет, что ради меня стал бы, а больше не для кого. Ради себя не будет.
Проблема Клайда-романтика в том, что он не повзрослел. Моя проблема в том, что я не повзрослела. Я не умею смириться с реальностью, она меня либо сломает, либо уступит мне. Он тоже.
И при этом я прекрасно понимаю, что чуда не произойдет. Нет. А значит, нам обоим суждено сломаться?
Это я спросила у него вслух, когда мы вышли подышать свежим воздухом. Я глянула на его наручные часы, время было к часу ночи.
— Клайд, значит, нам обоим суждено сломаться?
Он по-хозяйски обнял меня за плечо. Кто-то прошел мимо, смеясь. Я подумала: как хорошо, что тут можно не скрываться. Тут все свои. Впервые в моей жизни — все свои.
— Я боюсь, мне третьего не дано. — Он поморщился. Я обхватила его за поясницу руками, уже который раз за сегодня, пытаясь успокоить.
— Что же, значит, сгнием вместе, сломанные. Это лучше, чем могло бы быть, не будь тебя. Мне нравится говорить «ты». Это такое живое слово.
Где-то в небе летел самолет. Гудение отдавалось объемным эхом в гладком на ощупь псевдолетнем воздухе, лишь по ногам бродил, иногда невежливо наступая кому-нибудь на мысок, взъерошенный заспанный ветер. Движущаяся звездочка с мигающими по бокам алыми точками прочертила ровную белую полосу в светящемся небе и стала исчезать, прощально тускнея. Я помахала ему рукой.
— Инопланетяне? — спросил Клайд. Я кивнула. Он тоже помахал.
— Мои, — пояснила я, разворачиваясь и направляясь снова внутрь клуба. — Возвращаются обратно домой.
Клайд остался стоять. В воздухе повисло напряжение, граничащее с умопомешательством. Он смотрел на меня в упор, не отрываясь.
— А ты? Ты остаешься? — Он спросил это, четко разделяя каждое слово.
«Я не жалею ни о чем хотя бы потому, что это бессмысленно».
— Я — да.
Часть последняя
Я считаю, что те дни, когда нечего было терять, были самыми веселыми.
— Лев, скажи мне, ты нормальный человек?
Ответом была холодная тишина. Носок легкой туфли нетерпеливо постукивал по асфальту. Испанка откинула со лба пепельные волосы и снова уставилась на шоссе, как волк на луну. Того и гляди завоет.
Я поплотнее закуталась в светло-сиреневый свитер крупной грубой вязки, поджала под себя ноги и отвернулась, обиженно выпятив нижнюю губу. Только Леви могла, придя вместе со мной в четыре утра домой, растолкать меня уже в семь сорок и сообщить, что мы едем к ее сестре в пригород. И избежать долгой и мучительной смерти.
Как бы там ни было, автобусов в такую рань не наблюдалось за последние полчаса ни одного. Автомобили пролетали мимо нас так редко, что невольно вспоминалась напряженная тишина фильмов о зомби-апокалипсисах. Я сидела на остановочной скамейке, чихала, злилась и повторяла, что еще немного — и мы сваливаем отсыпаться. Лев игнорировала меня и гипнотизировала перекресток своим драконьим взглядом, будто добивалась, чтобы транспорт соткался прямо из воздуха. Она была спокойна, как ледышка с большим стажем работы айсбергом.
— Откуда у тебя вообще сестра за городом? — прервала молчание я, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о своем безнадежно замерзающем юном теле и том, какому институту завещать органы.