— Ладно, Логика. Почему бы и нет? Давай, Логика, вперед.
— Тогда я пошел?
— Я сказал: Логика, а не ты.
— Логика говорит, что идти должен я.
— Нет, она говорит, что идти должен я. Я здесь главный. Я за всех отвечаю. Значит, я иду.
Зачем я это сказал?
Когда человек выходит из летательного аппарата в открытый космос и что-то там делает, это называется ВКД — внекорабельная деятельность. К сожалению, из-за сливового сока я пропустил эту часть подготовки тайконавта. Поэтому всем пришлось припоминать по очереди: как надеть шлем, как подсоединить кислород, как проверить герметичность скафандра для ВКД. Потом мы вместе прочитали в инструкции, как открывать и закрывать шлюз.
А потом, почему-то совершенно неожиданно, оказалось, что я уже готов к выходу и стою внутри шлюза.
— Эй, а страховочный пояс? — Флорида ткнула пальцем в моток желтой веревки. — Это твоя связь с ракетой. Не наденешь — просто уплывешь в открытый космос и не вернешься.
Я надел страховочный пояс с пристегнутым к нему фалом. Флорида загерметизировала за мной внутреннюю дверь, после этого я еще минуту висел внутри шлюза. Как в лифте, подумал я. Только не стоишь в нем, а висишь. А может, Самсон Второй был прав и мы ни в каком не в космосе? Это просто имитатор. А потом началось открывание внешней двери. Сначала появилась узенькая щель, за которой была чернота, — но чернота выглядела цельной и плотной, как стена, было даже непонятно, каким образом внутри этой стены можно двигаться. Потом щель расширилась, и я увидел обратную сторону одного из серебряных парусов. То есть это я сейчас понимаю, что я увидел. А в тот момент я только мог сказать, что прямо передо мной сияет что-то ослепительное. Но форму различить было невозможно. Слишком ярко, точно смотришь на нить накала очень сильной электрической лампочки. Потом дверь открылась совсем, и я шагнул в черноту, в которой не было ничего. И полетел.
Но сразу налетел на один из парусов, ухватился за какую-то спицу, вделанную в него для жесткости, и повис — как обалделая новогодняя игрушка. Это было… это был просто космос! Я парил, держась за парус, прямо передо мной плыла огромная-огромная Луна, а мои ноги болтались будто в необъятной молочной ванне. Только она была звездная, а не молочная. Мне надо было отплыть подальше и как следует оглядеться — проверить, не видна ли Земля, — но я все висел и висел, любовался этой потрясающей картиной. Пространство между звездами черное-черное, ничего чернее я в жизни не видел. А все, что не черное, — парус, Луна, звезды, металлические манжеты скафандра, — то светится. Причем в миллион раз ярче, чем светилось бы на Земле. Даже мой желтый страховочный фал светится словно сам по себе. И я висел там и смотрел, как он проплывает мимо меня, извиваясь в черноте — плавно и красиво, как змея. Помню, я еще тогда подумал: эгей, у меня же есть страховочный фал, можно уже не держаться. И еще я подумал: если один конец прикреплен ко мне, то к чему прикреплен второй?
Ни к чему.
Он просто уплывает в пространство.
Я надел пояс, но не пристегнулся к модулю.
А дальше я помню только свои руки, мертвой хваткой вцепившиеся в спицу. Как они медленно, страшно медленно, чтобы не соскочить, продвигаются по ней в сторону ракеты. Наверное, проще было бы перехватывать руки поочередно, как при лазании по канату, но я боялся разжать пальцы даже на секунду. Я полз сто часов, сердце громко ухало, пот заливал глаза. К тому времени, когда я подползал к основанию паруса, стекло на моем шлеме почти совсем запотело.
А когда я дополз, то понял, что не знаю, с какой стороны находится шлюзовая камера. Пока я парил рядом с парусом, я забыл, откуда к нему подлетел, спереди или сзади.
Я решил, что если конец страховочного фала проплыл мимо меня, значит он должен указывать в сторону, противоположную той, откуда появился я. Еще я вспомнил, что через дверную щель, когда я выходил, Луны было не видно — значит, чтобы вернуться в шлюз, мне надо двигаться от Луны.
Проведя рукой по обшивке модуля рядом с основанием паруса, я обнаружил не то бортик, не то порожек — видимо, край ниши, в которой раньше хранились свернутые паруса. Ухватившись за этот бортик, я наконец отпустил спицу и начал продвигаться в сторону кормы.
Это заняло еще сто часов. Когда бортик кончился, я так устал, что не мог уже ничего. Просто висел и тупо пялился на металлические заклепки в обшивке ракеты, которые расплывались у меня перед глазами. Наверняка дверь была где-то рядом, но мой шлем запотел уже окончательно, теперь я вообще ничего не видел.
И не знал, надолго ли мне хватит кислорода.