— Ну, надо же! А глядя на вас, я бы ничего такого и не заподозрил. Вы, по-моему, самый рассудительный и спокойный член нашей команды.
— Боюсь тебя огорчить, Саша, но это лишь видимость. Ладно, ступай, а то заболтались мы с тобой, уже темнеть скоро начнет.
— Счастливо, Матвей Яковлевич!
— Бывай, Саша…
В этот раз Прасковья соизволила кормить меня ужином не в кровати, а за столом. Правда, радости мне это обстоятельство практически не принесло. Слишком уж много расстройств доставил мне сегодняшний день. Как вспомню, как до черничника добиралась, так вздрогну. Хорошо хоть дорога обратно легче оказалась. То ли я к ней была уже морально готова, а то ли все вместе сложилось: солнце палить перестало, дорога под гору пошла. В общем, с Божьей помощью доползла кое-как до избы. Даже без повторного кровотечения обошлось. Наверное, лишней крови в организме больше не осталось, хи. Да и откуда ей взяться, если то по голове бьют, то черт знает куда по пеклу гонят.
То, что свою травму я получила не просто так, это факт. Я была в этом практически уверена. И никакой сеновал здесь не при чем. Скорее всего, чтобы без хлопот вывезти из города, похитители без лишних сантиментов огрели меня чем-то по голове. Ну, например, железным прутом. А когда обнаружили, что я потеряла память, очень обрадовались. Или они вообще об этом не в курсе? Да нет, обязательно должны были это узнать. Иначе режим содержания меня у Прасковьи был бы гораздо жестче. Заперли в комнате, привязали к кровати для надежности, и вертись, как хочешь.
Жаль, что с этими ребятами-туристами ничего не выгорело. Слишком уж они тормозные и пугливые оказались. Впрочем, что можно требовать от людей, на которых наставлен дробовик? Лично я бы тоже не стала лезть на рожон, а быстренько-быстренько удалилась, пока его в меня не разрядили.
Эх, помечтать что ли? Вот представлю себе, что туристы мои оказались хорошими людьми, даже не просто хорошими, а очень хорошими. И вместо того, чтобы свой поход продолжать и забыть о том, что произошло в черничнике, как о кошмарном сне, отправились в ближайший населенный пункт, нашли там милиционера и все ему про меня рассказали. А добрый дядя милиционер (почему-то в голове сразу всплыло — дядя Степа) приехал сюда на мотоцикле с коляской, в одиночку разоружил Прасковью и вызволил меня. И чтоб, как только это произошло, ко мне разом вернулась память. Мы бы с милиционером принялись звонить моим родным и радовать их, что со мной все в порядке, и шантажистов можно преспокойно отравлять за решетку. Эх, мечты, мечты…
Порция овсянки как-то очень быстро подошла к концу. Значит ли это, что я выздоравливаю, или просто старуха экономит на мне и положила в этот раз слишком маленькую порцию? Если второе, то меня это ужасно не радует, поскольку может свидетельствовать о том, что со мной скоро разберутся. Чего зря еду переводить на человека, которому все равно скоро на встречу с Создателем отправляться? Ладно, не суть важно. Пора и за стирку приниматься, а то, как я понимаю, третьего комплекта одежды у Прасковьи для меня вряд ли сыщется.
— Ты куда это? — мигом отреагировала бабка на мой подъем из-за стола.
— Во двор. Постирать хочу. Не могу два дня подряд одни и те же трусики носить.
— Поносишь, не облезешь.
— Так я могу пойти и заняться стиркой? — решила я уточнить.
— Ты что, глухая? Я же тебе сказала: нет.
— А почему?
— Вот назойливая! Сказано нет, значит, нет. И нечего со мной пререкаться. Марш в свою комнату!
— Что, даже в туалет сходить не дашь?
— Раньше надо было думать.
— Это когда же? Когда ты свою тачку по лесным буеракам перла? Или когда бедолаг-туристов до смерти напугала?
— Сами виноваты! Нечего было расспросы устраивать! Знаю я таких настырных! Им палец дай, они тебе всю руку откусят!
— Ага, поэтому надо на людей ружье наставлять, так что ли? И все только потому, что тебе показалось, что они опасны. Да чем опасны-то? Может, расскажешь? А то я в догадках теряюсь.
Бабка ни на шутку разозлилась. Она аж покраснела от гнева, но пока подбирала слова, чтобы отчитать меня, я, разухарившись, продолжила:
— И вообще: это противоречит Конституции. Каждый человек имеет право на свободу волеизъявления. Это значит, что если туристы захотели расспросить меня, уродилась ли в этом году черника, они имеют все основания не отказывать себе в этой малости…
Меня несло. Боже мой, не знаю как раньше, до потери памяти, но сейчас я явно была в ударе, в совершенстве владея разговорным жанром. Ах, это милое искусство засыпать собеседника умными фразами, которые только кажутся таковыми на первый взгляд, а на самом деле являются полным бредом. М-да, мне бы ораторское искусство преподавать с такими способностями! А приходится расходовать его на жадную и недалекую бабку, таращившуюся на меня выпученными, как у рыбы, глазами. Вот она, вселенская несправедливость!
Наконец, Прасковья пришла в себя и заорала:
— Все, кончилось мое терпение! Шагом марш в комнату и сиди там тихо, как мышка! Поняла?
— С какой это стати? — поинтересовалась я. — План по сбору черники выполнен, в порочащих честь и достоинство связях не замечена. А без причины я туда не отправлюсь. Хватит, сколько можно. И вообще: требую культурную программу! Где телевизор? Ну, или хотя бы шашки, нарды? Или на твоем хуторе подобный досуг вообще не предусмотрен? Да, надо было менять туроператора…
Тут уж Прасковья завопила так, что у меня заложило барабанные перепонки:
— Сейчас я тебе такую демократию с демагогией разведу, мало не покажется! Марш в комнату, пока еще от меня по голове не получила!
Это она зря сказала. Или думает, я подобные оговорочки просто так оставлю?
— Выходит, в первый раз это тоже ты меня приложила? Так чего ж про сеновал пургу несешь, старая?
— Я — не я, какая разница! Но если ты…
И тут в дверь кто-то постучал. Прасковья разом заткнулась и настороженно уставилась на дверь. Ей бы видеофон сюда установить для таких вот случаев — милое дело.
Меж тем пришедший явно не собирался просто так уходить отсюда. Он снова и снова стучал, а потом для верности еще и крикнул:
— Эй, есть тут кто живой? А то я дверь ломаю! Считаю до трех! Раз! Два!…
Бабка опрометью схватилась за дробовик, затолкнула меня в комнату, и открыла дверь.
Увы, увидеть, кто пришел, мне не удалось. Прасковья с такой силой швырнула меня об стену, что на некоторое время я лишилась возможности осознавать происходящее. Когда же ко мне вернулась способность перемещаться в пространстве, я кое-как поползла в сторону двери. Подергала за ручку. Закрыто. Видать, с той стороны меня засовом приперла. Вот дрянь! Ладно, все равно узнаю, что там у тебя происходит.
Обнаружив в дощатой двери вполне приличную для подглядывания щель, я приникла к ней. Оп-па! Да это же Сергей с женой в гости пожаловали! Молодцы ребята, зря я на них поклеп возводила. Эй, Прасковья, ты бы отошла на прежние позиции, а то из-за твоей широченной задницы ни фига не видно. Вот и славно, сразу бы так. О чем-то разговаривают. Жаль, что не слышно. Только реплики отдельные долетают. Ага, слышу фразу «вызвать врача» и «отправить в больницу». Отлично, ребята, продолжайте в том же духе. Не думаю, что из вашего отчаянного визита выйдет что-то дельное, но все равно: почему бы не попробовать? Попытка — не пытка. Да, Лаврентий Палыч?
Эх, если бы я только могла дословно слышать эту столь волнующую меня беседу…
Меж тем во дворе состоялся следующий разговор.
— Я бы хотел осмотреть вашу внучку. Насколько я видел, у нее сильно разбита голова, и по некоторым косвенным признакам можно диагностировать сотрясение мозга.
— Обойдешься! Пока я жива, никто сюда не войдет! — Прасковья продемонстрировала зажатый в руке дробовик.
— Ну, зачем же вы так, — примирительно заметил Сергей. — Я врач, и могу помочь вашей внучке. Разве вы не хотите того же самого?