— Э-э, друг, да тебя развезло! Ты что, водки никогда не пил?
— Ну почему же. Пил. Вот. Сегодня целый второй раз. Нет, вру, третий.
— А чего тогда бутылку в холодильнике держишь, если сам не пьешь, а Машке нельзя?
— Для Лизки. Ей иногда надо. Когда крышш-ша едет. Она тогда приезжает к нам и или кровавую Мэри просит, или чистоганом хлещет. Пары-тройки рюмок обычно хватает. Ик! — Тема покачнулся.
— Слушай, друг, а не пошел бы ты спать? Машка вон одна ворочается, а завтра день трудный. Яковлевич зря предупреждать не будет.
— Яковлевич — мировой мужик! И ты — мировой! Как я вас всех люблю…
Кое-как Леша поднял Тему, помог ему добраться до комнаты и осторожно уложил рядом с супругой. Тема практически мгновенно вырубился. А Алексей, как ни странно, протрезвел. И понял, что действительно чертовски устал. Нашел в прихожей раскладушку, разложил, устроился. Выставил на телефоне будильник на половину восьмого. Выключил свет.
Рассказ Темы его и позабавил и чуточку успокоил. Он слушал, а перед глазами стояла его Лиза, веселая и непосредственная, озорная и искренняя. Девочка моя, отзовись! Дай мне знак, что с тобой все в порядке!…
За окном давно сгустились сумерки, в комнате было темным-темно, а сон ко мне все не шел. Я лежала, раз за разом воспроизводя в памяти события сегодняшнего дня. Эх, зря я, наверное, Прасковьину отраву под кровать выплеснула. Сейчас бы в самый раз была вместо снотворного.
Ладно, кончай хохмить. Лучше думай, пока время есть, что завтра произойдет. Так, что мы имеем на данный момент? Прасковья выстрелила и ранила туристов. Отсюда следуют, что туристы первым делом обратятся за помощью к врачам. А во вторую очередь — в милицию. Вряд ли они простят Прасковье такое. Да и в больнице как увидят, что к ним пациенты с огнестрельным ранением обратились, тоже обязаны милицию оповестить. Значит, завтра заявление о стрельбе и, надеюсь, о беззаконном содержании на хуторе меня, любимой, должно лечь на стол какого-нибудь милиционера. Милиционер почешет репу, и если ему не совсем в лом, приедет сюда. Вопрос — когда? Скорее всего, не раньше вечера. А то и вообще через день-другой. Чего ему торопиться? Бабка-то никуда деться не должна. Вряд ли у нее есть, где жить, кроме как на этом хуторе.
Скверно. Очень скверно. У Прасковьи масса времени в запасе, чтобы предпринять что-нибудь этакое. Вопрос — что именно? Ладно, допустим, остатки мозгов у нее еще пашут, и она понимает, что к ней придут с проверкой. Также предположим, что ей невыгодно, чтобы кто-то знал о том, что я у нее. Что ей делать? Слинять из дома, это раз, чтоб в кутузку не забрали. И меня понадежнее спрятать, чтобы голоса не подавала. Тогда начинаем думать: где и каким образом она может меня содержать так, чтобы даже обыск не дал результатов? Разве что в подвале. Какой-нибудь потайной лаз под половичком, сырые казематы…
Нет, это несерьезно. Все подобные схроны милиции должны быть известны наперечет. Если, конечно, в милиции не последние дуболомы сидят. А я как раз очень на это надеюсь. Значит, подвал отпадает. Так же, как и чердак, и прочие хозяйственные пристройки. Хотя нет, вот с пристройками как раз не все ясно. Что мешает кинуть меня в углу какого-нибудь сарая, присыпать сверху соломой? Если служебных собак у милиционера нет, он может меня хоть до второго пришествия искать. Скверно.
Ладно. С этим вроде как прояснили. В любом случае понятно, что бабка собирается меня завтра отсюда эвакуировать. Именно с этой целью она притащила мне какую-то гадость, чтоб завтра я была плюшевая и тихая. Думает, тогда со мной проблем меньше будет. Ха!
Или… или она собирается отправить меня на тот свет? Ой, что-то мне нехорошо стало. Вот бы знать, что на самом деле было в стакане? Обычное снотворное или яд? Если яд, то завтра она должна зайти, убедиться, что я превратилась в хладный труп, закопать меня где-нибудь под елкой, а потом свалить из дома на пару дней от греха подальше. Вряд ли милиция станет прочесывать окрестные леса в поисках какой-то сумасшедшей бабки.
Что делать? Черт, страшно до того, что даже зубы стучать начинают. Ладно, завтра все по Прасковье и увидим, яд был в стакане или снотворное. А ты лучше думай, что можно извлечь из сложившейся ситуации и как привлечь к себе внимание милиции, когда она здесь окажется.
Ну, для начала стоит оставить им какое-нибудь послание. Вырезать на стене: меня похитили и собираются убить, как только получат выкуп. Помогите! Мои контактные телефоны….
Красиво. Прямо как в книжке про Шерлока Холмса или фильме про пиратов. Только кому ж придет в голову всматриваться в закопченные стены в поисках каких-то там надписей? И опять же: чем я ее сделаю? Ногтями? Ну, уж извините: прополка у меня последнее то, что было, забрала. Сюда бы ножик, но Прасковья скорее удавится, чем даст мне в руки что-нибудь напоминающее оружие. Табуреткой царапать? Дерево по дереву? Полная чушь.
Можно экзотичнее поступить. Залить пол-стены кровью. Такого не заметить просто не возможно. И сразу Прасковью поволокут на допросы, начнут подозревать ее в убийстве и так далее… Но тут есть две маленькие закорючки. Если Прасковья это увидит, то непременно замоет кровь, и все мои донорские порывы отправятся к псу под хвост. А увидит она это однозначно. Не настолько она слепая, чтобы не заметить, что стены цвет поменяли. Опять же: очередная кровопотеря… Фу. Мы не в средние века живем, чтобы чуть что кровь пускать. Нет, даже и думать об этом не буду. Плохая идея. Просто отвратительная.
Да, с посланиями у меня что-то не очень ладится. Может, с побегом лучше выйдет? Притворюсь, что совсем ослабла и вообще сплю. Прасковья вытащит меня во двор, и тут-то я покажу чудеса спринта. Ага. А через двести метров она меня нагонит и по шее надает. Или из дробовика пальнет, как в туристов.
Дробовик. Вот если Прасковью его лишить, шансы на удачу у меня бы значительно возросли. Не думаю, что из нее получился бы классный бегун. А если что — я могу держать ее на расстоянии и отпугивать выстрелами. Отличная идея. Но и в ней есть маленький недостаток. Малюсенький такой. Я не знаю, как пользоваться огнестрельным оружием. Ну, на спусковой крючок нажать — это я могу. Чего ж тут сложного. А вот с предохранителя снять, если он там имеется, уже нет. Я его просто не найду. И определить, заряжен дробовик или нет, у меня тоже не получится.
А если все-таки дробовик заряжен, снят с предохранителя и мне удастся им завладеть, что тогда? Ну, как минимум, один выстрел у меня есть. Если не удается оторваться от Прасковьи, тупо разворачиваюсь ей навстречу, нажимаю на крючок…
Нет, не смогу. Вот даже зная, что от этого зависит моя жизнь — не смогу. А вдруг я убью ее? Что тогда? Стану убийцей? Нет. Может, по ногам выстрелить? Тоже как-то стрёмно. А ведь придется. Ладно, жизнь покажет. Завтра еще не наступило, а я тут уже размечталась: и дробовик-то у меня в руках оказался, и Прасковья на улицу выпустила…
Но все равно: завтра что-то будет. И вполне вероятно — тот самый «последний и решительный бой». Жаль только, что никто не оценит всей красоты моей борьбы за жизнь. Думаю, выглядеть это будет страстно и жестоко, как в современных японских фильмах. Сильные эмоции, густо замешанные на крови и оружии.
И тут меня словно кольнуло изнутри. Мне послышалось: «где ты, девочка моя?» Я не могла разобрать, мужчина это или женщина, да и фраза была неясной, тихой, словно издалека.
Галлюцинации. Бред. Хотя нет, вот опять: «где ты?»
Я представила, что между мной и человеком, который меня вызывает, есть что-то вроде моста. Или телефонной линии. Он с одной ее стороны, я с другой. И словно в трубку я из последних сил кричу: «Я здесь! Я здесь!»…
Матвей сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Просто сидел с потушенным светом, и все. Думал ни о чем и, одновременно, о многом. Он не любил такое состояние, называл его «болтовня ума», но и отделаться от него и лечь спать — не мог.