— Сюда, пожалуйста.
Мария постучала и открыла перед ней дверь.
— Вот хорошо, что вы зашли, Мария Павловна, — сказал директор, и Мария осталась в комнате.
Высокая женщина подала директору узкую белую руку.
— Я приехала… Я ищу своего мужа… Оказывается, он должен быть здесь, у вас… — едва слышно сказала она прерывающимся голосом.
Директор рассеянно рассматривал её. Видимо, он думал о другом.
— У нас? А как фамилия?
— Анохин… Полковник Анохин… Илья Александрович…
Мария торопливо рылась в памяти. Полковник Анохин… Ах, ну, конечно…
— Сейчас посмотрим, — сказал директор и потянулся к большой книге, лежащей перед ним на письменном столе. Мария за спиной женщины отчаянно замахала руками. Директор поглядел на неё с удивлением. Полковница нервно оглянулась.
— Вы что, сестра? Вы его знаете?
Полковник Анохин… Это он умирал, когда пришло извещение о смерти Григория. Ранение в живот… Он умирал так долго, так страшно мучился.
— Я уезжала, то есть у меня некоторое время не было постоянного адреса, поэтому… Только сейчас я получила известие, что его перевезли сюда, но это старое сообщение, так что он уж, вероятно… Куда он ранен? — спросила она и вытерла губы батистовым платочком с кружевами.
— Сейчас посмотрим, — смущённо бормотал директор, медленно перелистывая книгу. Страницы слипались в его пальцах, он дул в них.
— Анохин… Анохин… Когда, вы говорите, его привезли сюда?
— Ещё в ноябре, — вырвалось у Марии, и она тотчас прикусила губы, но было уже поздно.
— Вы его знаете, сестра, вы помните моего мужа? — спросила женщина и вскочила со стула. Мария увидела её бледные, почти прозрачные глаза и нервную дрожь, которая едва заметно, но быстро-быстро, как биение пульса, подёргивала веко левого глаза.
Директор перестал перелистывать регистрационную книгу и выжидательно, с виноватым видом смотрел на Марию.
— Ну да… Полковник Анохин… — прошептала она.
Высокая женщина подошла к ней.
— Скажите, умоляю вас, скажите скорее, что с моим мужем?
Голос её срывался на высокие, ломкие ноты. Мария не могла отвести взгляда от её странных, бледных глаз.
— Не волнуйтесь, прошу вас, сядьте, сейчас посмотрим, — вмешался директор.
Она послушалась и села.
— Полковник Анохин… Что делать… Полковник Анохин умер у нас в госпитале пятого декабря…
— Что?
— Умер… Тяжёлое ранение в живот, спасти было невозможно. Странно, что извещение…
— Меня же не было дома в это время, — начала было объяснять женщина и снова вытерла платочком совершенно сухие губы. Её пальцы, почти прозрачные, слегка дрожали. Она наклонила голову и снова устремила на Марию бледные глаза.
— Вы, может, ухаживали за моим мужем, сестра?
Женщина пыталась говорить в непринуждённом тоне, не подходящем к тому, о чём говорилось. Мария внутренно съёжилась в ожидании чего-то неизвестного.
— Да…
— Вы были при том… при том, как он умирал?
Мария наклонила голову.
— Да…
— А вы помните, сестра… Правда, ведь это сравнительно давно… А здесь, наверно, умирает много людей, наверно, много, да?
— Процент выздоровлений… — начал было директор, но она прервала его, махнув прозрачной рукой.
— Тут ведь не в этом дело… Значит, вы помните? Пожалуйста, смотрите на меня, сестра, — сказала она повелительным тоном, и Мария, как загипнотизированная, взглянула в эти жутковатые, бледные глаза.
— Помню…
— Как это было? Вспомните, я хочу знать, я должна точно знать всё.
Под повелительным взглядом бледных глаз Мария послушно припоминала, как ученица, отвечающая в классе урок.
— Меня позвали… Сказали, что раненый из седьмой палаты умирает… То есть как раз полковник Анохин…
— Ага, из седьмой палаты, — повторила полковница, будто стараясь запомнить. — И что же?
— Ну, я пошла наверх…
— Да… И он действительно уже умирал?
— Да…
— И что? И что?
— Я поправила ему одеяло и переменила лёд на голове…
— Лёд на голове… А он ведь был ранен в живот, правда?
— Да, в живот… Лёд, потому что температура…
— Понимаю. Он говорил что-нибудь? Говорил?