– Не знаю, что я подразумевала, – сказала Энн, – но только знаю, что хочу уехать домой.
Только она не знала, где находился ее дом. Дом в Глостершире уже долгое, долгое время не был ее домом. Теперь Энн также не имела никакого отношения к школе в Бате. Она была в Ти Гвин только один незабываемый раз. У нее не имелось никакого дома – никакого надежного убежища, куда можно было бы уехать.
Возможно, Сиднем был прав. Она никому не доверяла, ни на кого не полагалась. Но на сей раз, ее затруднительное положение было всецело ее собственной ошибкой.
– Я скоро отвезу тебя туда, – сказал Сид. Его голос смягчился. – Но, так как мы уже здесь, то не могли бы мы остаться в Элвесли на несколько дней?
– Да, – сказала Энн. – Да, конечно.
Она открыла дверь и первой вышла из комнаты. Сид предложил ей свою руку для спуска по лестнице, и Энн приняла его помощь. Но неразрешенная ссора и непрочное начало их брака темной тенью пролегли между ними. И даже то, что она осознавала, что раздражена и полна жалости к себе – не помогало. Она ведь незнала, что на самом деле думала о ней его семья, не так ли?
Во время чаепития и позже, во время обеда, все были чрезвычайно вежливы. Беседа не умолкала ни на минуту. Но та теплая радость, с которой она и Сиднем были встречены по приезде сюда, определенно ушла. Никто не игнорировал Энн. Напротив, ее весьма настойчиво вовлекали в беседу.
Расспросив ее, граф выяснил, что ее отец был джентльменом. Что у нее имелись младшая сестра и старший брат, расходы за обучение которого, сначала в Итоне, а затем – в Оксфорде, так серьезно ударили по кошельку ее отца, что Энн пришлось найти место гувернантки и проработать в этой должности в течение нескольких лет.
После вопросов, заданных графиней, все узнали, что до рождения Дэвида Энн действительно работала гувернанткой, а позже несколько лет преподавала немногочисленным ученикам в деревушке в Корнуолле, пока ее не порекомендовали на место учителя математики и географии в школе для девочек мисс Мартин в Бате.
– Мисс Мартин? – усмехаясь, сказал Кит. Он попросил, чтобы Энн назвала его по имени, так же, как и его супругу. – Знаменитая мисс Мартин, которая оставила свое место гувернантки Фреи в Линдсей-Холле и отказалась от рекомендательного письма Бьюкасла?
– Да, – сказала Энн. – Та самая мисс Мартин.
Кит задал еще вопросы и узнал, что она была приглашена в Глэнвир, потому что маркиз Холлмер оказывал ей поддержку в Корнуолле, а леди Холлмер была одной из тех, кто порекомендовал Энн для работы в школе.
– Остается надеяться, – тихо посмеиваясь, сказал Кит, – что мисс Мартин неизвестно об этом пикантном обстоятельстве.
– Сейчас она знает, – сказала Энн, – Но когда нанимала меня – не знала.
Граф, задав вопрос, выяснил, что Энн жила отдельно от своей семьи уже на протяжении десяти лет. Никто не спросил почему. Причина, полагала Энн, была очевидна.
Во время обеда Лорен узнала, что шелковое кружевное цвета слоновой кости платье Энн, которое ей так понравилось, было свадебным подарком от Сиднема, и что оно было частью целого гардероба готовой одежды, который он купил для Энн вчера в Бате. А когда графиня сделала замечание относительно золотой с бриллиантовым кулоном цепочки и таких же сережек Энн, то ей было сказано, что и все это также было свадебным подарком.
– Разве ты не согласна, что у меня превосходный вкус, мама? – спросил Сиднем, улыбаясь Энн. – Не то, чтобы красота моей жены нуждалась в дополнительном приукрашивании.
Энн пожалела, что не надела свое старое платье из зеленого шелка и не сняла драгоценности.
Вечер продолжался, и она с абсолютной ясностью могла увидеть себя, какой представала в их глазах – охотницей за состоянием. Было очевидно, что она уже не очень молода и имеет сына, которому было почти десять лет. Она никогда не была богата. Она была вынуждена начать зарабатывать на жизнь, потому что ее отец нуждался в деньгах. Ее сын был незаконнорожденным. У нее не было блестящих перспектив в будущем – все, что ее ожидало, – это перспектива окончить свои дни незамужней женщиной, работающей школьной учительницей. Ее единственным богатством была ее красота. И она должным образом использовала эту красоту прошлым летом, когда представилась возможность заманить в ловушку богатого мужа, собственные перспективы которого были столь же безрадостными, хотя и по другой причине. Этот мужчина был так жестоко искалечен, что мог ожидать от жизни лишь одиночества. Ее план удался. К концу лета она забеременела от джентльмена, для которого честь, явно означала больше, чем жизнь. Его искалеченное тело доказывало это.
Именно такой они должны ее видеть.
Разве не так? Факты говорили сами за себя.
Это был портрет женщины, заслуживающей осуждения.
Но они были вежливы к ней, потому что она была гостьей в их доме. К тому же она была женой Сиднема, а для Энн было совершенно очевидно, что все родные обожают его.
Но как же они должны ее презирать!
К тому времени, когда она удалилась на ночь в отведенную им комнату, ее силы были на исходе. Она была рада, что Сиднем задержался в гостиной, чтобы закончить разговор с братом. Они беседовали о земле, зерновых культурах и домашнем скоте.
Хотя в числе предоставленных им комнат были гостиная и большая гардеробная, однако имелась только одна спальня, а в ней – лишь одна кровать.
Энн разделась, умылась, натянула длинную ночную рубашку и, расчесав свои волосы так быстро, как только могла, забралась на большую кровать, отодвинувшись на самый край. Затем, натянув до подбородка одеяло, она закрыла глаза.
И вдруг ее как будто ударило. Вероятно, это была та самая кровать, где Сиднем пролежал долгие месяцы, пока заживали раны, полученные от рук мучителей. Энн, возможно, расплакалась бы, но не сделала этого, потому что у нее больше не было уединения собственной комнаты.
Прошлая ночь – ее брачная ночь – была ужасной ошибкой. Энн надеялась, что сегодня ночью им, быть может, удастся исправить столь неудачное начало. Но сейчас она слишком устала, чтобы хотеть чего-либо еще, кроме того, чтобы оплакивать того мужчину, которым Сиднем был до того, как его подвергли пыткам.
Мужчину, с которым она никогда бы не встретилась.
Когда Сид тихо вошел в комнату минут пятнадцать спустя после того, как она легла, Энн притворилась спящей.
ГЛАВА 17
Его ночные кошмары почти всегда были одни и те же.
Ему никогда не снились пытки как таковые.
Ему снились перерывы между ними – снилось ожидание им следующей пытки. Он никогда точно не знал, когда это снова случится, но ему было известно, как это будет. Его мучители всегда заранее и в живописных деталях описывали, что с ним сделают. И он испытывал искушение – ужасное, почти невыносимое искушение дать им то, чего они хотели, сдать Кита, предать свою страну и ее союзников, чтобы его избавили, наконец, от мук и дали умереть.
– Нет. – Он разговаривал не с ними. Сид говорил с ним – со своим искушением. – Нет. Нет! Нет!
Он не хотел кричать. И отчаянно старался этого не делать. Он никогда не кричал во время пыток. Он не доставил бы им такого удовольствия. Но даже в перерывах они бы услышали, и поэтому он старался не кричать и тогда. Но иногда…
– Не-е-е-е-ет!
Как обычно, Сид проснулся от собственного крика. Напряженно сел в кровати, обливаясь потом, отбросил одеяла, но, вылезая из кровати, все равно запутался в них, потому что откинул их правой рукой, и начал ловить воздух ртом, подобно утопающему.
Почти сразу он почувствовал, как Энн, сидя на своей стороне кровати, дотронулась до него, хотя он находился довольно далеко от нее. Большая часть его существа все еще была захвачена кошмаром, и из своего опыта Сид уже знал, что так будет продолжаться еще некоторое время. Его тело и мозг были слишком отравлены прошлым, чтобы сразу вернуться в реальность или хотя бы вести себя с обычной обходительностью.