Энн замерла, решая, стоит ли ей вернуться назад, в надежде, что мужчина вообще ее не заметит, или же поздоровавшись, быстро пройти мимо.
Она не думала, что встречала его прежде. Это не был лорд Эйдан или лорд Аллин. Но, вероятно, это был кто-то из Бедвинов или их супругов. Все-таки, это была земля герцога, хотя, возможно, Бьюкасл и позволял незнакомцам бродить вдали от границ его парка.
Уже наступили сумерки. Но было достаточно светло, чтобы рассмотреть этого мужчину. Разглядывая его, Энн не решалась ни уйти, ни подойти ближе. Вместо этого она просто стояла и смотрела.
Он не был одет для вечернего приема. На нем были бриджи и высокие сапоги, плотно облегающий сюртук, жилет, а также белая рубашка и шейный платок. Незнакомец был без шляпы. Это был высокий широкоплечий мужчина с тонкой талией и мощными мускулистыми ногами. Его короткие, темные волосы трепал ветер.
Но именно лицо этого мужчины, видимое в профиль, заставило Энн застыть на месте. Это было необыкновенно привлекательное лицо с тонкими чертами. На ум приходило слово «очаровательный», хотя это было бы неуместно, так как этот эпитет обычно используют при описании женщин. Он мог бы быть поэтом – или богом.
Вполне вероятно, что это был самый красивый мужчина, которого Энн когда-либо приходилось видеть.
Ей страстно захотелось полностью увидеть его лицо, но, очевидно, он все еще не догадывался об ее присутствии. Казалось, он находится в своем собственном мире, дающем ему покой, а сгущающиеся сумерки делали его силуэт на фоне вечернего неба еще более четким.
Что-то шевельнулось у нее внутри, то, что дремало в ней годами, то, что должно было оставаться спящим. Господи, это ведь был совершенно незнакомый человек, и, если догадка ее верна, – он был чьим-то мужем. И Энн, безусловно, не следовало выбирать его на роль героя своих романтических фантазий.
Она не должна просто уйти, решила Энн. Он мог заметить ее и счесть такое поведение странным, даже невежливым. Энн оставалось только продолжить свой путь и надеяться, что обычное «добрый вечер» позволит ей пройти мимо него без необходимости официального представления или замешательства от совместного возвращения в дом и неловкого разговора.
Был ли этот незнакомец мужем леди Морган? Или лордом Рэнналфом Бедвином? Или самим герцогом Бьюкаслом? О, пожалуйста, подумала Энн, пожалуйста, пусть он не окажется герцогом. Хотя герцог, как говорили, был весьма красивым мужчиной.
Энн пожалела, что не повернула назад. Но сейчас было уже слишком поздно. Когда Энн подошла к нему ближе, двигаясь по тропинке, проходившей позади выступа, на котором стоял мужчина, то он, почувствовав ее присутствие, довольно резко обернулся.
Энн внезапно остановилась не более чем в двадцати футах от незнакомца.
На сей раз, она застыла от ужаса. К боку его сюртука был пришпилен пустой правый рукав. Но ее ужаснуло не это, а правая сторона его лица. Вероятно, это было игрой вечернего света, но Энн показалось, что там нет ничего, хотя потом она вспомнила черную повязку на глазу.
Это был мужчина с необычайно красивой левой половиной лица, казавшейся тем более нелепой, так как для гармонии не хватало правой половины. Красавец и чудовище одновременно – две несовместимые половинки одного целого. И внезапно его рост, и эти сильные бедра, и широкие плечи показались скорее угрожающими, нежели соблазнительными. И так же внезапно очарование надвигающейся темноты и мирная уединенность этого места наполнились опасностью и угрозой неизвестного зла.
Энн показалось, что мужчина сделал шаг ей навстречу. Не дожидаясь, пока он сделает еще один, Энн развернулась и побежала, почти спотыкаясь на неровной почве, дергая свой плащ, цеплявшийся за кусты утесника, и чувствуя острую боль от царапин на ногах. Она мельком подумала, что и чулки порваны в клочья.
Деревья, окружавшие внутренний парк, казались темными и угрожающими, когда Энн пробиралась сквозь них, шумя изо всех сил, чтобы дать знать о своем местонахождении. Когда она достигла луга, он показался ей устрашающе широким и чрезмерно открытым, но у нее не было другого выхода, кроме как пронестись через него в надежде, что, по крайней мере, она будет на расстоянии крика от дома, прежде чем незнакомец ее настигнет.
Но когда паника отступила, Энн быстро и еще опасаясь, оглянулась назад и убедилась, что она одна, что незнакомец не последовал за ней. И с осознанием этого к ней вернулось немного здравого смысла.
И глубокий стыд.
Разве она ребенок, чтобы верить в чудовищ?
Это был всего лишь мужчина, который пострадал от какого-то ужасного несчастного случая. Он так же, как и Энн, вышел подышать свежим воздухом. Он стоял, задумавшись и наслаждаясь одиночеством, спокойно созерцая окружающий пейзаж, по-видимому, плененный, как и она, его красотой. Мужчина не сказал и не сделал ничего хоть сколько-нибудь угрожающего, а только шагнул в ее сторону. Возможно, все, чего он хотел – это пожелать ей доброго вечера, а затем продолжить свой путь.
Энн ощутила крайнюю подавленность.
Она убежала от незнакомца только потому, что он был искалечен. Посчитала его чудовищем только из-за его внешнего вида. А ведь она всегда с нежностью относилась к слабым и увечным. Она обдуманно стала гувернанткой ребенка, который не был нормальным согласно определению нормальности, выдуманному обществом. Она нежно любила Пру Мор. И продолжает любить. И она всегда пыталась привить Дэвиду и девочкам в школе свое убеждение в том, что каждый человек заслуживает уважения, вежливости и любви.
И вот теперь она сама убежала в панике от мужчины, чья левая сторона лица была красивой, а правая – ужасно изувеченной. У него не было правой руки. Что же, спрашивается, он мог ей сделать?
Голод и стыд заставили Энн почувствовать головокружение. Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вдохнула морской воздух, затем открыла их и направилась прямо туда, откуда только что пришла.
Уже явно стемнело, и Энн понимала, что ей не следует гулять одной в незнакомом месте. Но она чувствовала себя обязанной вернуться и, если возможно, искупить свою вину.
Она ступила на тропинку, по которой шла ранее. Остановилась, пытаясь определиться со своим местоположением. Посмотрев по сторонам, Энн решила, что да, именно на этом месте и стоял тот мужчина.
Но его больше здесь не было.
Его нигде не было видно.
Энн постояла какое-то время, опустив голову. Она могла бы пожелать ему доброго вечера и радушно кивнуть. Незнакомец мог бы ответить ей тем же. А потом она продолжила бы свой путь, довольная своим поведением и, сожалея о том, что что-то разрушило красоту этого человека.
Но она отшатнулась и убежала от него в страхе и отвращении. Что он почувствовал? Не так ли обращались с ним и другие люди? Бедняга. По крайней мере, все ее раны были душевными. Люди – особенно мужчины, смотревшие на Энн с восхищением и интересом, начинали избегать ее, только когда узнавали о том, что она была незамужней матерью. Но она могла хотя бы ходить по улице или тропинке среди скал, и никто не отворачивался от нее и не убегал в ужасе.
Как же она могла так поступить? Как она могла? И вот теперь она была достаточно наказана за то, что трусливо сбежала из дома. Она повела себя невежливо, даже хуже, по отношению к другому человеческому существу, которое ничем ее не обидело и не причинило никакой боли.