После возвращения из тбилисского художественного училища Дмитрий начал вести именно тот пресловутый богемный образ жизни, которого так боялись его родители.
Шумные, пьяные компании, девушки не очень строгого поведения, ночные бдения, громкая музыка и непристойная брань, будившие всех соседей, которые не раз жаловались на это в милицию, стали для Дмитрия Савулиди нормальным образом жизни.
До позднего утра он, как обычно, спал, а начинал работать, если к нему приходило вдохновение и не раскалывалась сильно голова, не раньше второй половины дня. Картин молодой художник писал все меньше и меньше, пребывая в очередной творческой депрессии. Хотя все свои обещания отец выполнил сполна: Димкины картины висели почти в каждом городском учреждении, но только, что было до того талантливому художнику, не перестававшему ни на минуту мечтать о всесоюзной и, может, даже международной славе?! Так и получилось, что от полного неудовлетворения своей творческой жизнью Савулиди-младший незаметно пристрастился к алкоголю. Нет, в одиночестве он никогда не пил, лишь только исключительно в компании своих друзей.
Беда была в том, что эти компании заходили к нему почти каждый день, ведь ни у кого из его сверстников не было своей квартиры, где можно так приятно девчонок потискать и в картишки перекинуться на деньги. А те шедевры Димкины, которыми была увешана вся его просторная мансарда, вообще никакого не интересовали. Появись в то время в жизни Савулиди-младшего серьезная и любящая его девушка, не позволившая таланту скатиться в глубокую пропасть пьянства и разгула, может, все бы и обошлось. Но, увы, таковой не нашлось. Вернее, девушек вокруг него было множество, всегда готовых повеселиться за его счет, а вот выслушивать его долгие и, как им казалось, занудные рассказы о своих творческих планах или его восхищение биографией какого-нибудь знаменитого художника, они были не в силах: начинали сразу же позевывать и тут же испарялись. Мать с отцом навещали сына регулярно. Но Дмитрий каким-то невероятным образом умудрялся все к их приходу подчистить и предстать перед родительскими очами совершенно трезвым и в полном порядке. Многие в городе знали о разгульной жизни Дмитрия Савулиди, но никто не решался рассказать второму секретарю горкома о недостойном поведении его сына. Лишь материнское сердце чувствовало, что с сыном опять что-то не то творится.
«Бедный мой мальчик! Он совсем запутался! Вижу, он не знает, как ему дальше жить! Его все реже посещает вдохновение! Меня это очень тревожит, но чем я могу ему помочь?! – мать как всегда больше всех переживала за сына. – Понимаю, ему тут тесно, в Батуми, в душе он все рвется в Москву! А туда ему никак нельзя: у него слишком слабый и безотказный характер. При умелом к нему подходе из него же веревки можно вить! Нет, в столице он совсем пропадет! Как жаль, что мой муж так и не решился уехать во Францию! В Европе мой Димочка обязательно стал бы известным и востребованным художником!»
Александра Юдина видела метания своего сына, но, увы, ничем не могла ему помочь, разве что найти ему из хорошей семьи подходящую невесту. Но Дмитрий о женитьбе и слышать ничего не хотел. Ему нравилась свободная, безрассудная жизнь. Ему даже стало все равно, продавались ли его картины или нет, денег ему отец и так достаточно давал.
По возвращению из Тбилиси Батуми показался молодому художнику еще более незначительным и крохотным, а его полотна – такими выдающимися и великолепными, что это несоответствие постоянно больно било по тонким струнам его творческой души.
Во время учебы в городе на Куре, очарованный древней историей и культурой этого города Дмитрий часами бродил по старинным улочкам центра, зарисовывая понравившиеся ему пейзажи. Только сами тбилисцы показались ему слишком чопорными и надменными, готовыми в любой момент подчеркнуть твое провинциальное происхождение. «Я чувствую себя тут совершенно чужим, и почему я не родился грузином? Правильно отец говорит, когда сердится: нам, грекам, нужно жить только на нашей исторической родине, то есть, в Греции. Только там никто не станет нами пренебрегать и помыкать».
За время учебы молодой батумчанин так ни с кем близко и не сошелся. Приятельские отношения сложились лишь с неким Ираклием, который, как показалось Дмитрию, на самом деле интересовался его творчеством. Перед его отъездом из Тбилиси Ираклий пообещал, что обязательно приедет навестить его в Батуми. И слово свое сдержал.
– Кто там еще в такую рань?! – недовольно крикнул, еще лежа в кровати, Дмитрий, когда в одиннадцать часов утра ему кто-то настойчиво звонил в дверь.