Поднести к губам микрофон. Заговорить шепотом:
– Верил… Он шел только вперед, потому что вера поддерживала его и помогала не споткнуться. А если случалось упасть – он поднимался и шел дальше. Всё изменила одна только встреча. Встреча с ней.
Мягкая музыка фортепьяно становится тревожней, острее. На сцене появляется девушка. Она обнажена и прекрасна – словно древняя наяда, пришедшая покорить и обольстить.
Они танцуют с мужчиной. Вальс… Танец, где ты отдаешься и берешь одновременно. Где нет неравенства, где оба партнера на миг забывают, кто они и зачем они.
Несколько па, и вновь в их танец врывается голос:
– Она… О, он поверил в неё сразу – также, как привык верить и до неё. Он доверился ей, чтобы в нежных руках поплыть вперед, к будущему. Туда, где он видел только свет и счастье. Но напрасно он думал, что ведет в этом танце. Вела она. А он лишь слепо подчинялся её движениям.
Снова на сцене сгущается тьма. Остается лишь тонкий лучик света, освещающий упавшего на колени мужчину. Девушка растворяется во тьме лишь на секунду и появляется снова. Но она ли? Нет, у неё теперь другое лицо, она одета в темные одежды и танец, который она вновь танцует с мужчиной, уже не легкий, уже не вальс – он тревожен и заставляет сердце биться чаще. Биться ядерной смесью возбуждения и боли. Интереса и страха.
– Слишком поздно он понял, что она была двулика. Что она не вела, а принуждала. И он подчинялся. Слепой в своей вере.
Девушка в черном и парень в белом танцуют, кружатся по сцене, а свет, он становится всё краснее и краснее, окутывает зал всполохами дыма, и девушка с парнем в бессилии падают на пол.
– Мы умрем вместе, – проговорить, словно появляясь из ниоткуда, и остановившись над распростертыми по полу телами, – Так сказал он в последний миг своей жизни. И она согласилась. Ему легко было уйти. Потому что он верил, что она уходит вместе с ним. Он – верил.
Взрыв мелодии. Траурно-нежная музыка рывками поднимается, набирает темп, и – что же это? – девушка оживает, встает на колени, а потом и вовсе на ноги, смотрит на мужчину, распростертого на полу, и… переступает через него. Уходит, растворяясь в темноте, не белая, не черная – бесцветно-прозрачная. Призрачная.
Опуститься вниз. Встать на колени перед лежащим на полу мужчиной. В ярком снопе света поднять глаза и ошеломить всех выражением лица – суровым, жестким.
– Дальше они пошли каждый своею дорогой. Кто знает – возможно, он продолжал верить и ТАМ, где никто из нас никогда не был, и где все мы всё равно окажемся. Кто знает – может, ТАМ рядом с ним снова появилась она – но уже другая – и повела за собой, создавая иллюзию свободы. Кто знает – может быть, ТАМ она станет белой. Или черной. В своей жизни он верил ей… Доверял… И она была с ним до конца. Вот только не посмела идти рядом дальше.
Встать на ноги, и в потухающем свете прошептать последние слова:
– Судьба… Черно-белая, разноликая распутница судьба… А вы… В неё верите?
В полной темноте зала развернуться и уйти за занавес, слыша несмолкающий гром аплодисментов.
Вдохнуть. Выдохнуть. Сжать губы.
К черту… Они так ничего и не поняли…
19
– Ты не понимаешь. Малыш, для того, чтобы понять это, нужно пройти большой путь. И он впереди у тебя.
Лёка и Саша больше не гуляли по парку. С каждым днем женщина становилась всё слабее, и вот теперь она уже не могла самостоятельно подниматься с кровати. Иногда с Лениной помощью она подходила к окну и, улыбаясь, вдыхала свежий вечерний воздух. Но не более.
Сегодня Саше было совсем худо. Её веки пожелтели и налились тяжестью, но глядя в узкую щелочку между ними, она всё же разговаривала с девушкой, сидящей на краю постели.
– Нет, это ты не понимаешь, – упрямо тряхнула головой Лёка, – Ты просишь меня о невозможном. Ты просишь смириться. Я не могу.
– Я прошу тебя понять, Леночка. Смириться – значит, сдаться. Понять – значит принять.
– Это демагогия… Я не вижу никакой разницы между этими словами. Я поняла, что ты умираешь. Поняла, что тебе этого хочется. Еще бы тебе не хотелось! Умереть – значит хотя бы от телесных страданий избавиться. Всё это мне понятно. Одного не пойму – за что?
– Малыш… – Саша улыбнулась устало и закрыла глаза. – Расскажи мне лучше, как ты будешь жить дальше. А я послушаю, хорошо?
– Я не знаю, как буду жить дальше, – процедила Лёка сквозь зубы, – Скорее всего я последую за тобой. Раз уж это такое благо.