Только около двенадцати часов, когда количество выпитого алкоголя превысило допустимые нормы, народ словно проснулся. И полетели радостные речи в честь новоселов, и танцы начались веселые, и игра в «бутылочку». И во всей этой суете никто не заметил, как Женька тихонько пробралась в другую комнату и, упав на кровать, долго лежала, глотая соленые капли слёз и пытаясь заснуть.
А наутро, проснувшись, обнаружила рядом с собой только плюшевого кота. И никого больше…
7
– Саня! Шурик!, – Женька, запыхавшись, догнала парня и с жалкой улыбкой посмотрела в его смущенные глаза, – Привет!
– Привет, Жень. Ты извини, я того… Тороплюсь…
– Куда торопишься? Давай провожу – и поговорим заодно?
– Да нет, Жень… Потом… Ладно?
– Сань… Что происходит? Неужели я не имею права знать?, – против Женькиной воли из её глаз полились слёзы, – Где она? Что с ней?
– Женька!, – Саша испугался, быстро обнял девушку и зашептал ей на ухо отчаянно, – Жень, она жива и здорова. Всё нормально у неё. Женька… Я ничего больше не могу тебе сказать.
– Но почему, Шурик? За что? Чем я заслужила? Неужели она не может хотя бы поговорить со мной?, – сквозь всхлипы вырывались отчаянно-горькие слова, – Она с Юлькой, да? С ней?
– Нет! Нет, Жень. Они… общаются. Но Юлька… Нет.
– Тогда почему?, – отчаянно закричала Женя, – Почему всё вот так?
– Жень… Я не знаю… Не знаю. Женя, да перестань ты реветь!, – тоже заорал вдруг Саня, – Не стоит она того, слышишь? Ушла она – и скатертью дорога!
– Нет…, – Женька вырвалась из его рук и посмотрела с каким-то ужасом, – Нет, ты не прав… Она хорошая. Она просто… запуталась. Я пойду, Сань. Пойду.
Саша не стал её останавливать. Смотрел, как скрываются за поворотом страшно-поникшие плечи и ему казалось, что он сам ощущает всю глубину боли, обрушившуюся на девушку.
А Женька поплотнее запахнула воротник куртки и пошла по слякотной улице, слизывая с лица соленые дождевые капельки. То и дело навстречу ей попадались студенты, веселые и радостные в своей беззаботности и вдруг годы, прожитые в общаге, огромным камнем обрушились на девушку. Она вспомнила, как тогда всё было легко и просто. Были друзья. Была Лёка. Были сильные руки, всегда готовые обнять и успокоить. А теперь ничего не осталось.
Вот и не осталось ничего…
Вот и не осталось ничего…
А лето пахнет солнцем…
Дома, как ни странно, почти никого не было. Только Кристина сидела с сигаретой на кухне и работал магнитофон, из которого – вот странное дело – вылетал и ударялся о сердце голос Арбениной. На холодильнике горели свечи. Свечи, которые Женька никогда не разрешала зажигать при ней. Но сегодня они были даже к месту.
Женька сбросила куртку на пол, села за стол. Молча вытащила из Кристиной пачки сигарету и закурила неловко. Курила глубоко затягиваясь и заходилась кашлем. А Арбенина продолжала дергать за истрепанные жилы и бить в сердце.
На границе хмурых мужей
И очень нервных подруг
Где празднуют годы совместной и тихой войны
Я тебя сберегу от старческих мук
Наши счеты и дни уже сочтены
– Я тебя сберегу… От старческих мук… Наши счеты и дни… Уже сочтены…
Потушила бычок в пепельнице и замолчала, вдыхая в себя острый запах свечей и никотина.
– Женька, – тихо прошептала Кристина, – Не лезь так глубоко в это болото. Там плохо. Темно и холодно.
Женя не ответила. Через минуту только кивнула. Она боялась, что если скажет хоть слово – снова вырвутся из горла рыдания, а рыдать уже не было сил. Ни на что не было сил. Ничего не было.
– Женя!, – чей-то голос колокольчиком прозвенел в прихожей и кто-то большой с грохотом протопал на кухню.
Вскочила. Заметалась взглядом, сжимая кулаки. Острое-острое в своей безысходности чувство надежды вонзилось в сердце. Широко раскрылись глаза.
– Жень!, – Ксюха, запыхавшись, влетела в кухню, – Как ты?
Это стало последней каплей. Женька потом не могла вспомнить, кто и как укладывал её, бьющуюся в истерике, в кровать. Не могла вспомнить ни слов, что ей говорили, ни воплей, которые издавала она сама. Только через несколько часов, открыв глаза, она удивилась, почему лежит на Кристиной кровати, и почему к Ксюхи с Кристиной такие испуганные встревоженные лица.
***– Привет, Лен, – Женька поймала Лёку на выходе из общаги. Шагнула к ней и удивилась – внутри только что-то горячее разлилось. Острой боли не было. Впрочем, уже целых две недели прошло с той памятной истерики, когда Женя перепугала Кристину и Ксюху. Много за эти две недели слез было пролито, и слов горьких выкрикнуто.
– Привет…, – Лёка растерялась и сделала шаг назад. Она была совсем незнакомая с новой короткой стрижкой, одетая в джинсы и черный свитер, – Извини, я… Тороплюсь.
– Лена, – Женя устало посмотрела в синие глаза, – Поговори со мной. Просто поговори. Как ты?
– Я… Нормально. А ты?
– Я тоже хорошо. Диплом заканчиваю. Даже не верится, что скоро уже конец вояжу под названием «высшее образование».
Лёка засмеялась.
– Ну да. А я вот тоже думать начала: может, всё-таки в институт поступить? А то за плечами ПТУ и куча всяких курсов, а вышки-то так и нету.
– Конечно, стоит поступать! Высшее образование не помешает.
Женя почти физически ощутила, как расслабилась Лёка от её спокойного, веселого тона. И только Бог знал, каких усилий стоило девушке поддерживать этот тон и улыбку на бледном лице.
– Ты где живешь-то сейчас?, – спросила, продолжая улыбаться.
– Да это… У знакомого одного с мехмата. На работу сейчас устраиваюсь. Может, потом квартиру сниму.
– О! Поздравляю, – радостно, – А что за работа?
– Да сисадмином. Буду сетки прокладывать в одной фирме. Жень, мне правда бежать пора.
– Ясно… Ладно, Лен, давай тогда. Ты бы хоть в гости как-нибудь забежала. Мы все скучаем периодически.
– Забегу, конечно. В общем, я позвоню. Пока, Жень.
– Пока.
Лёка махнула рукой и ушла. А Женька долго стояла, прижав руку к груди. Ей казалось, что если отнимет сейчас руку – сердце выскочит из грудной клетки и размажется кровью об асфальт.
Поздно вечером, вернувшись домой, Женя застала там встревоженных Ксюху и Кристину. Последние две недели обе они старались не выпускать Женьку из виду: ходили с ней в универ, гулять и вообще всегда были рядом.
– Привет!, – куртка приземлилась на вешалку, а сумка на кресло, – А по какому поводу мировая скорбь?
– Привет…, – Ксюха аж растерялась, – Жень, ты где была?
– Гуляла, – беспечно получилось. Хорошо. Правильно, – А вы чем занимались?
– Да мы так… Есть будешь?
– Обязательно. Я сегодня в универе была, вроде бы эпопея с дипломом закончена, осталось только плакаты нарисовать и всё.
– Здорово! Молодец!, – подключилась к разговору Кристина, настороженно посматривающая сквозь челку, – Жень, ты… Всё нормально?
– Угу. Я сегодня Лёку видела.
Бабах. От неожиданности Ксюха уронила тарелку и сразу кинулась за веником.
– И как… Лёка?
– Нормально. На работу устроилась, квартиру собирается снимать. Да она, наверное, зайдет как-нибудь.
– Жень, вы… помирились?, – Кристина совсем ничего не понимала.
– Да мы вроде и не ссорились. Ладно вам о Лёке, давайте есть лучше.
И они ели. Женька старательно запихивала в себя еду, не ощущая вкуса, и нахваливала поварих. Держала на лице улыбку, сосредоточенно держала – чтобы не отвлечься, не дать отчаянью отразиться на уставшем лице. Она так решила. Хватит. А то Кристина и Ксюха и так уже с ума сошли от беспокойства. И Шурик каждый день начал приходить. И Толик преувеличенно заботлив стал. Пора прекращать этот маразм. Люди-то вокруг ни в чём не виноваты.
Женя старательно запретила себе вспоминать и думать о том, что было раньше. Как будто построила себе новую жизнь, вырвав из неё кусок начиная от памятной июльской игры и заканчивая недавним новосельем. Ничего не было. Лёка друг. Старый друг. Хороший друг.