Он включил скорость, и «девятка» резво сорвалась с места.
— Уверен, что я соглашусь? — Лариса откинулась на спинку сиденья.
— Уверен, — хмуро пробурчал Валет. — Ты, я вижу, многое можешь и на многое согласная ради этого. Готов и дальше помогать тебе. Только не проси убить Серого, если он рванет от тебя. Тут уж я не соглашусь, железно.
— Не переживай, это — в последний раз! — презрительно скривила губы Лариса.
Валет молчал всю короткую дорогу и, лишь подъезжая к своему дому, сказал, обращаясь к себе:
— Страшнее ревнивой бабы зверя нет…
11
Если бы кто спросил Наташу, что она делала весь день, ответила: «Думала, ехать мне в палатку помогать Сергею или не ехать». Сидела на кровати, закутавшись в клетчатое одеяло, и думала.
В первой половине дня — о том, что Сергей обычный московский бабник, воспользовался ее трудностями и все равно, рано или поздно, бросит ее. Лучше самой поскорее забыть его, и пусть не надеется, она не прибежит сегодня к нему. Очень уж легко она думала об этом, не испытывая ни страха, ни сожаления, — так мать наказывает своего ребенка, не задумываясь, будет ли он любить ее после этого или нет. Наташа испытывала удовлетворение, представляя, как забудет Сергея, и он будет страдать. Так ему и надо, чтобы не был таким самоуверенным бабником, чтобы всякие расфуфыренные дамочки не оскорбляли ее прямо на улице!
Потом, видимо, решив, что Сергей уже достаточно наказан, Наташа готова была простить его; по крайней мере, если бы он сейчас постучал, она бы открыла. Но ехать к нему самой после того, что случилось вчера в подземном переходе, Наташа не хотела. Нет. Конечно же, нет. Получалось, она совсем не уважает себя и готова простить ему все. Значит, и дальше могут подходить его прежние барышни, обнимать, целовать его, смотреть на нее, как на проститутку, а она будет стоять рядом и… улыбаться? Ну уж нет! Вот приедет вечером сюда, она ему это и скажет. Пусть сам делает выводы.
К вечеру устала от вынужденного безделья, от своих вроде бы правильных, но совершенно теперь ненужных мыслей и готова была помчаться на Калининский. Только времени для этого уже не оставалось. Если Сергей пораньше закончит работу и поедет к ней, они просто разминутся.
Оставалось только одно — сидеть в комнате и ждать его возвращения. Наташа и дверь отперла, и чуть приоткрыла ее, чтобы услышать его шаги в коридоре. Шаги время от времени слышались, она хватала книжку, раскрывала наугад, придавала своему лицу непроницаемое выражение. Но… это был не Сергей. К девяти вечера она уже не думала о выражении своего лица и за книжку не хваталась. Если бы в комнату вошел Сергей, она бы не раздумывая бросилась ему на шею, прижалась бы к нему всем телом, сказала бы, как соскучилась без него, как глупо себя вела, как дорог он ей…
После десяти она почувствовала, что проголодалась, изжарила на кухне яичницу, заварила чай. Господи, как же тоскливо было готовить ужин для себя одной, сидеть за столом в одиночестве! Прямо наказание, хуже которого и придумать-то было трудно.
Хуже этого могло быть только одно — потерять Сергея. И вот уже не обида на любимого человека, а страх за него, боль и отчаяние захлестнули грудь. Где он? Почему не пришел? Обиделся, что не открыла ему дверь ночью и утром? Не мог он, не мог так обидеться, что не хотелось идти к ней. Тогда что-то случилось? Что? Что?!!
Господи! Хоть бы ничего страшного, хоть бы жив он был и здоров, хоть бы… Какая же она дура, самая настоящая дура, распсиховалась из-за какой-то размалеванной куклы, которая устроила ему сцену ревности! Он-то при чем здесь? Да она и хотела этого, чтобы они поссорились и не встречались. Выходит, добилась своего, получилось так, как она хотела. Ну и что теперь? Где искать его? О чем думать? Можно, конечно, позвонить ему домой, ну хоть убедиться, что с ним все в порядке… Но там же его мать, она и разговаривать с Наташей не станет, а если и станет — такое скажет, что потом впору будет собирать вещи и уезжать в Гирей. К тому же она и телефона его не знала. Куда звонить? Спросить у Вадима Ивановича? Не хватало, чтобы еще и он знал, что они поссорились. А вдруг скажет: если он ушел от тебя, почему ты должна жить в общежитии, в изоляторе? Уходи…
Кошмарной оказалась эта ночь для Наташи, лишь под утро забылась в коротком, чутком сне, просыпаясь на всякий шум, во дворе ли, в коридоре. Дверь так и оставила чуть приоткрытой: а вдруг он придет? Вдруг, как и в прошлую ночь, остался ночевать у Вадима Ивановича, не решаясь войти к ней?
Утром проснулась чуть свет, сварила себе яйцо, выпила чаю и, с трудом дождавшись, когда маленькая стрелка на ее часиках доползет к цифре «8», побежала на троллейбусную остановку. Сегодня ее очередь работать, но Сергей непременно придет, должен же он хотя бы объяснить, что случилось вчера, почему он не вернулся в общежитие.
Товару в палатке было мало, видимо, вчера Сергей неплохо торговал в ее отсутствие. И — как-то неухоженно было, грязно, будто много людей толклись тут не один час. Наташа взяла веник, подмела, потом протерла пол тряпкой. Чтобы намочить ее, пришлось откупорить бутылку с минеральной водой, но не сидеть же в грязи.
В половине десятого приехал фургончик с товаром. К удивлению Наташи, вместе с водителем, Рустамом, приехал сам Максуд Мамедович, босс, который принимал ее на работу.
— Здравствуй, красавица. Уборку сделала, хорошо. Хозяйка, понимаешь. Правильно. С мая зарплату увеличу, шесть тысяч будешь получать, только работай хорошо.
— Спасибо, — почему-то сробела Наташа.
Она и раньше побаивалась его: а вдруг привяжется, станет требовать того же, что и профессор? Он же начальник, она ему подчиняться должна… Но Сергей успокоил ее, сказал, что представил как свою невесту, поэтому никто к ней приставать не будет. И правда, не приставали. А теперь? Он что, уже знает, что Сергей обиделся на нее, и сразу же сам приехал?
— Ты ничего не знаешь?
Наташа испуганно покачала головой.
— ЧП у нас тут случилось, да. Ограбили вчера твоего напарника. Пьяный был, очень глупо сделал — открыл дверь. Говорит, я думал, это инкассаторы. Совсем башка не работает. Я тоже могу так думать, да? На тебе машину с товаром, иди куда хочешь, завтра деньги привезешь, ты хороший, я тебе верю, да? Он взял машину, ушел, ни товара, ни денег. Правильно? Глупо. А Сергей открывает дверь, иди сюда, грабитель, тут есть товар, тут деньги, выручка, наставляй пистолет и бери, что хочешь. Наверное, думал — не мое, что беспокоиться!
— Пистолет наставили? — с ужасом переспросила Наташа. — А он, Сергей, что? Они стреляли в него?
— Зачем стрелять? Сам все отдал, испугался очень. А так хорошо торговал, двести двадцать семь тысяч выручил.
— И… что же? Теперь что будет? Надо же искать этих грабителей, — прошептала Наташа.
— Приходили милиционеры, я приезжал, акт составили, говорят, будут искать. Кто будет искать, они? Я сказал Сергею, пусть где хочет ищет деньги и приносит мне. Потом будет работать. Пока ты поработаешь одна. Зарплата будет больше, хорошо заплачу, не беспокойся.
— А Сергей? Где же он найдет эти деньги? — Наташа смотрела на хозяина круглыми от страха глазами. — Двести двадцать семь тысяч — это же… это очень много!
— Захочет — найдет, — отрезал Максуд Мамедович. — Ты запомни, если постучат в дверь — никогда не открывай. Только когда узнаешь инкассаторов. Я пришлю тех, кого ты знаешь.
— Да-да, — машинально кивнула Наташа. — А если Сергей не найдет деньги? Да и где их искать?
— Твое, что ли, дело? Пьяным быть умел, дверь открывал грабителям? Сумеет и деньги найти.
Хозяин решительно взмахнул рукой, давая понять, что он все сказал. Рустам к этому времени затащил в палатку ящики с новым товаром. Еще раз напомнив Наташе об осторожности, Максуд Мамедович удалился.
Наташа закрыла лицо ладонями и заплакала.
В шесть вечера, когда Наташа, закончив работать, запирала замок на двери, подошел невысокий чернявый парень с наглыми, цепкими глазами и шрамом на левой щеке. «Валет», — вспомнила Наташа и прижалась спиной к двери. Ничего хорошего от этого бандита она не ожидала.