Наташа вздрогнула. Глаза ее наполнились слезами.
— Ты уже содрал с меня кожу. Ну что же, давай продолжай. Хочешь напугать меня? А чего мне еще бояться? Хуже, чем сейчас, уже не будет. Я сделаю, как ты сказал, но не потому, что боюсь тебя. Подлые вы все… все, кто затеял эту комедию. Если Сергей ничего не мог придумать, кроме как продаться за эти деньги, передай ему, что я ничего против не имею. И ничего от него не хочу. Исчезать я не собираюсь, некуда мне исчезать. Если у Ларисы много денег, она найдет Сергею другую работу. Вот пусть он и исчезает.
— Уходи! — крикнул Валет. — Ну пошла, пошла вон отсюда! Убирайся, пока я добрый, дура! — Он поднял руку, намереваясь ударить ее, но почему-то не ударил.
Наташа встала и, опустив голову, пошла мимо него к двери. С трудом — пальцы плохо слушались — сдвинула стержень шпингалета. Когда за ней захлопнулась дверь, Валет плюнул себе под ноги, с яростью швырнул на кровать белый лифчик.
— Козел! — сказал он сам себе.
12
Как стадо белых ягнят, набежали вдруг облака, скрыли теплое весеннее солнышко. И серым стало все вокруг. Какие огромные и холодные серые дома вокруг, каким откровенным презрением жалят их бесчисленные окна сердце одинокой девушки! А ведь на глянцевой открытке казались они умными и добрыми, гостеприимными и заботливыми, притягивали к себе, обещали помочь всякому, кто нуждается в помощи. Сказочно-красивыми, государственно важными казались — вот где царят справедливость и порядок! Хорошо там, где нас нет. Хорошо смотреть на эти дома за тысячу шестьсот километров от них, под крышей своей саманной хаты, у печки с жаркими конфорками и оранжевыми полосками на стене. Но не дай Бог оказаться среди этих домов, когда тебе действительно плохо, когда отняли все, что было, ограбили средь бела дня да еще и в душу наплевали. Они доконают своим холодным, презрительным высокомерием.
— Дай-ка мне пачку «Мальборо», лапочка. Нет-нет, сдачи не надо, оставь себе. Ты такая красивая…
— И мне не нужны ваши деньги. Забирайте их и отойдите от окошка. Слышите, что я вам сказала? Не мешайте работать!
И ты, солнышко, предало, и вы, облака, так не вовремя набежали. Красивые, но не здесь любоваться вами, не сейчас. Уходите, милые, пусть оно выглянет, невозможно жить среди этого убийственно-серого мрака!
— Бутылку «Абсолюта», красавица. А ты что хочешь? Такая девушка должна пить только «Мартини». Бери себе «Мартини», я плачу. Хочешь, вместе выпьем? В казино хочешь? Или ресторан любишь? Выбирай любой, слушай. Я на «БМВ», куда прикажешь, — довезу.
— Без вас как-нибудь доеду, куда надо. Ну что встали, отойдите, ступайте, куда шли! Не приставайте ко мне!
— Такая красивая девушка, а такая злая, слушай, а! Я тебе от чистого сердца предлагаю, подумай, ну. Не надо сердиться, будешь худой и некрасивой, зачем, а?
Сколько в мире красивых мест, как приятно видеть их на фотографиях и картинах: древние замки, современные небоскребы, умопомрачительные отели, пальмы на берегу моря, дивные пейзажи. Но если вы окажетесь там после бессонной ночи, с разбитым сердцем и душой, в которую крепко вцепилась смертная тоска, — что вы увидите, что почувствуете, кроме черного отчаяния? А если еще и солнышко скроется за облаками… Ну куда же ты спряталось, солнышко? Будь сегодня хотя бы ты со мной. Больше ведь некому согреть и успокоить…
— Наташенька, вы сегодня одна, и такая грустная. Может быть, я смогу вам помочь? Да вы не стесняйтесь, скажите. С превеликим удовольствием сделаю для вас все, что смогу. А я, поверьте, кое-что еще могу, сейчас даже больше, чем прежде.
— Вы что-то хотите купить? Тогда покупайте. И не морочьте мне голову.
— Ну-ну, зачем же так. Я вот подумал, а не преподнести ли вам букет цветов, а? Скажем — красные розы, они вам так идут, поверьте моему вкусу, Алла Пугачева находила его безупречным.
— Да отстаньте вы от меня! Господи, оставьте меня в покое, не видите, не до вас мне! Если ничего не покупаете — уходите! К Пугачевой, к Лещенко — только оставьте меня!
Убежать бы. Бросить все и помчаться на Садовое кольцо, сесть в троллейбус до улицы Чехова, там пересесть на «тройку» и — в общежитие. Закрыться в изоляторе, забраться в постель, укрыться с головой и… поплакать вволю.
— Открой, Наташа.
— Не велено пускать посторонних.
— Я не посторонний, я твой напарник. Жизнь продолжается, пока поработаю вместе с тобой. Ну, открой же.
Сергей не обнял ее, не поцеловал… Он очень изменился. Глаза потухшие, щеки ввалились, густые каштановые волосы казались приклеенными к голове. И белые искры в них — седина.
— Тебе ведь запретили со мной встречаться, Сереженька. Что же ты хочешь еще мне сказать? — Она всхлипнула.
— Я люблю тебя, Наташка. Никого так не любил, ты же сама знаешь, ты видела, ты слышала, ты чувствовала меня. Нужно было сразу идти в загс, я ведь просил тебя, помнишь?
— Мы могли бы и сейчас пойти, Сережа!
— Ты плохо знаешь законы большого бизнеса, глупышка. Это очень серьезно. У моих родителей денег таких нет, да и не стал бы я просить у них, ведь скажут: а мы тебя предупреждали, а мы знали, что этим кончится. Я позвонил приятелю-бизнесмену. Знаешь, что он мне сказал? Взял кредит под большие проценты, а прибыли пока нет, сам не знает, как долг отдавать. Я позвонил всем своим знакомым. Тысячу, две, ну — три, самое большое — пять. Вот и все, что они могут мне дать. Это — капля в море…
— Ну почему, почему ты должен искать эти деньги? — Наташа присела рядом с ним на корточки, положила руки на его колени. — Ты что, украл их? Растратил? Сколько грабежей везде случается, не слышала, чтобы ограбленного человека потом еще и убить собирались! Они просто хотят напугать тебя, Сережа. Ну давай пойдем в милицию, все расскажем — пусть попробуют тронуть тебя!
— И милиция поставит часового у общежития, а нам выделит двух телохранителей? — невесело усмехнулся он. — Почитай криминальную хронику, Наташа. Многим угрожают, они обращаются в милицию, но об этом вспоминают, когда человека убьют. Есть еще один нюанс. Когда в палатку пришли милиционеры — составили акт и в нем написали, что я был пьян и, разумеется, виноват в том, что случилось. Максуд запросто мог бы и посадить меня, но зачем это ему нужно? Для него главное — деньги. И я должен их найти. В Москве убивают и за пять тысяч, а уж за двести…
— Сереженька! — Она потянулась к нему, обняла, прижалась щекой к его груди. — Ну хочешь, давай убежим. Уедем ко мне в Гирей и будем там жить. Ну? Давай?
Она чуть отстранилась, заглядывая ему в глаза, такие умные и насмешливые, ласковые и красивые прежде. Теперь они были холодными, отрешенными.
— Ты забыла, где твой паспорт хранится? И можешь не сомневаться, все его данные уже занесены в память компьютера… Да пойми же ты наконец, Наташа, я не хочу, чтобы ты пострадала из-за меня!
…Он вспомнил, как Лариса с презрением швырнула ему на колени белый лифчик: «Твоя лимитчица испугалась, что ее тоже ограбят, пристала к Валету: защити меня, я все для тебя сделаю. Домой к нему притащилась, раздеваться стала. Валет ее выгнал, он все-таки неплохо к тебе относится и не шакал, чтобы питаться падалью. Вот и подумай, из-за кого ты себе проблемы создаешь. Она убежала, а эту вещицу забыла». На правой стороне были вышиты зелеными нитками буквы «НК», Наташа Колесникова. Сергею были знакомы эти метки. Однажды, увидев их, он рассмеялся, спросил, не в пионерский ли лагерь она собралась? Наташа смутилась, но потом рассказала, что ведь собиралась жить в общежитии академии, а там и четыре, и пять девушек в одной комнате могли поселить, и, чтобы не перепутать белье, мать старательно пометила и лифчики, и трусики. Они весь вечер смеялись над этим…
Лариса лгала, он это чувствовал. Не могла Наташа просить у Валета защиты. Но что-то все же случилось… Значит, и у нее возникли неприятности. Из-за него…
— А я не пострадала из-за тебя, да? Сережа, я не верю, что ничего нельзя придумать. Если мы вдвоем постараемся, обязательно выпутаемся, точно тебе говорю. Ну, Сережа!