— Что ж тут думать, соглашайся, — посоветовала Наташа. — Передачи из дому станут увесистее, а в Гирее, как посмотрят этот фильм, так сразу и переименуют клуб спиртзавода в клуб имени знаменитой артистки Ирины Кругловой. Портрет над дверью повесят и в депутаты какого-нибудь совета выдвинут.
— Ага, выдвинут! — усмехнулась Ирина, думая о чем-то своем. — Если я соглашусь и родители увидят этот фильм, с ними же инфаркт может случиться, сразу с обоими. Тогда придется мне им в больницу передачи возить.
— Такой страшный фильм?
— Вот приедем, я тебе все и расскажу. Как там папа, все у него нормально?
— Плохо, — с лукавой усмешкой вздохнула Наташа. — Переживает. В Кропоткине, говорит, кое-кто уже на «мерседесе» ездит, а он, директор завода, — все еще на «волге». Какая ж это перестройка?
— «Волга» уже не новая, четыре года скоро будет. — Ирина приняла шутку всерьез.
…В подземном переходе было грязно и накурено. Тоской веяло от холодных кафельных стен. А люди! Небритые, нестриженные мужчины, грубо размалеванные женщины… Наташа вздохнула. Не нравилась ей такая Москва. Но, может быть, есть и другая, знакомая с детства по картинкам в школьных учебниках, по телевизионным передачам? Без глупой суеты, без наглых носильщиков… Как он смотрел на нее, как самодовольно усмехался! Неужели думал, что она пойдет с ним? Это что ж, так заведено здесь: если девушка симпатичная, то и на все должна быть согласная?
После второй чашки крепкого горячего чаю Наташа почувствовала, как приятная слабость разливается по всему телу, ноги согрелись наконец в толстых вязаных носках, которые дала Ирина. Свои-то не взяла — апрель месяц на дворе!
— Ну, рассказывай, куда же ты надумала поступать? А то меня уже любопытство разбирает.
— В Народную экономическую академию. Год учиться, потом стажировка в Европе, потом предоставят работу по специальности в солидной фирме. Ну как? Да, еще общежитие предоставляют. В общем-то, что мне и хотелось.
— Что-то уж больно все хорошо, — с сомнением покачала головой Ирина. — Даже не верится. Как бы стажировка в Европе не оказалась работой в турецком или югославском ночном кабаке. Такое теперь частенько случается.
— Типун тебе на язык! — махнула рукой Наташа. — Это же в газете было написано, а не где-нибудь на столбе.
— Сейчас что в газете, что на столбе — никакой разницы. Ой, смотри, как интересно получается: нэ-а!
— Что — нэ-а? — не поняла Наташа.
— Твоя Народная экономическая академия сокращенно будет нэ-а, — со смехом пояснила Ирина.
— А мы из нее сделаем: да-да! — решительно заявила Наташа.
— «Да-да» — это уже будет дипломатическая академия для детей академиков, — продолжала смеяться Ирина.
— Ирка! Будешь издеваться, я в тебя чувяком запущу! — пригрозила в сердцах Наташа.
— Наташка! Собираешься в Европу, а говоришь «чувяки»! Я же тебе объясняла: тапки, тапочки — вот как правильно. Учись, будущий академик, а то в Европе не поймут тебя.
— Как говорю, так и говорю. А в Европе, чтоб ты знала, людей уважают за их знания и умение, а не за то, кто как говорит. Ты тоже раньше говорила «чувяки» и хуже от этого не была.
— Представляю! — Ирина хохотала до слез. — Выйду на сцену и скажу: лакей, принеси мне чувяки! Вот умора будет, зрители от смеха на пол попадают.
Засмеялась и Наташа.
— Ты что же, девяностолетнюю старуху будешь играть, которая не в состоянии сама нагнуться и взять чувяки?
— Какая же ты все-таки дикарка, — вздохнула Ирина. — Тапочки и туфли лакеи подают принцессам, поняла? Я буду играть принцессу. Ну ладно, я вот еще о чем: ты хоть представляешь, что желающих там будет тьма?
— Думаешь?
— Уверена. Пол-Москвы уже там.
— Ух ты! — удивилась Наташа. — Этого я не знала.
— А если запишут тех, кто пришел раньше? Или, еще хуже, кого нужно — уже записали, а завтра всем остальным скажут, мол, опоздали, извините, приезжайте через год?
— Такого не может быть! — В этом Наташа была уверена точно. — Для чего же тогда на всю страну объявлять в газете?
— А-а, ничего не понимаешь, Наташка! — отмахнулась Ирина. — И объяснять тебе без толку. Да ладно, скоро сама узнаешь, что все не так просто, как ты думаешь. Зря ты в прошлом году не поехала со мной поступать в Щепкинское, заладила: Краснодар да Краснодар! В школьных спектаклях ты не хуже меня играла, да и поешь хорошо. Сейчас учились бы вместе.
Наташа вспомнила слова Плешакова о том, что Владимир Иванович перед Иркиным поступлением пригнал в Москву цистерну со спиртом и всех, кого надо, «подмазал», покачала головой:
— Я бы все равно не поступила, ты знаешь, почему.
— Потому, что ради меня тут папочка старался? Правильно, старался. Все так делают. У нас на курсе человек пять — очень талантливые ребята, артисты от Бога. А остальные — все такие, как я и ты. Как сотни других, которые не поступили. Почему отобрали их? Да потому, что папочки, мамочки, дедушки, дядюшки постарались. Так было, есть и будет. Но если бы я попросила, папа и о тебе замолвил бы словечко.
— Спасибо. Я сама как-нибудь…
— Упрямая ты, Наташка, просто ужас. Всегда такой была.
— Уж какая есть. Ох, спасибо за чай, напилась я, даже есть не хочется. А у меня же в сумке еще курица лежит, картошка вареная, яйца. Ты есть не хочешь, Ирка?
— На ночь есть вредно, оставим на завтра. Положим между рамами, не пропадет.
— А где твоя соседка?
— На репетиции, вернется поздно. Я тоже должна была репетировать, но ради тебя отпросилась.
— Вот спасибочки! А скажи, у вас же многие знаменитые артисты учились… Ты кого-нибудь видела? Ну, чтобы так, близко, как вот меня?
— Конечно. Например, недавно к нам на репетицию заглядывал Олег Меньшиков, когда-то нашим студентом был.
— Ух ты! Он такой симпатичный, так замечательно играет, мне жутко нравится. И ты его видела близко-близко?
— Он даже улыбнулся мне, — не смогла скрыть Ирина гордости.
— Ирка, если у вас будет какое-нибудь мероприятие и он тоже придет, ты обязательно пригласи меня, ладно? Очень хочется посмотреть на живого Меньшикова.
— Обязательно. Если только ты поступишь в свою нэ-а.
— А еще ты обещала про фильм рассказать, в котором тебе предложили сниматься. Он что, про ужасы? У нас в клубе тоже открыли видеотеку, Саня Салтыков и Сашка Гапоненко организовали, так я ходила, смотрела этот, как его… «Кошмар на улице Вязов». Ну, там такие ужасы понаснимали! Даже страшнее, чем «Вий», получилось.
— Видела я этот фильм, — поморщилась Ирина, — глупости.
— Ну да, глупости! Я потом ночью в туалет выйти боялась. Так в таком же предложили сниматься?
— Нет. — Ирина вздохнула и задумалась. Минуты две она молчала, потом неуверенно пожала плечами. — Это будет не фильм ужасов, а про нашу современную жизнь. С эротическими сценами.
— Это что же, ты там голая будешь бегать? — ужаснулась Наташа.
— Если бы только бегать! — опять вздохнула Ирина. — По сценарию я должна играть любовницу одного из бандитов. А бандиты, знаешь, как с любовницами обращаются? Как бандиты.
— Неужели совсем голая будешь? — недоумевала Наташа.
— А какая же еще? — Видно было, не нравится ей этот разговор. — Или ты думаешь, бандиты спят с одетыми любовницами? Перестань притворяться, Наташка.
— Нет, я все понимаю, но можно ведь снять это как-нибудь так, чтобы тебя не раздевать.
— Можно. Но сейчас это никому не интересно.
— Это что ж получается, все увидят тебя, в чем мать родила? И в Гирее киномеханики будут вырезать эти кадры, а потом фотографии делать, чтобы шофера на переднее стекло вешали? А родители? Да у них точно инфаркт случится. И не думай, Ирка, ни в коем случае не соглашайся. А потом выйдешь замуж, что скажет муж? А если дети когда-нибудь увидят тебя в таком виде? Господи, какой кошмар!
— Это для тебя кошмар, — поджала губы Ирина. — А для меня — выгодная роль. Возможность заявить о себе, понимаешь?