— Оставь его, Олег.
— Может, сломать руку или ногу? Чтобы в следующий раз думал, прежде чем разговор начинать, — усмехнулся Ратковский.
— Да ты что, чувак, совсем озверел, что ли? — Плешаков немного приободрился, понял, что стрелять в него не станут. — Слыхал, что начальник сказал?
— Он сказал, чтобы я оставил тебя, — пояснил Ратковский. — Теперь нужно выяснить, в каком состоянии тебя оставить.
— Все, Олег, все. Я думаю, он уже понял, что к чему.
— Понял, понял, — корчась, поднялся Плешаков. — Все нормально, Наташка… мы с нею давно знаем друг друга, я ж ее в Москву провожал. Ну, и теперь… досадно стало. Да ладно, дело прошлое. Ты ее муж, я ничего против не имею. Дело прошлое, завязали…
— Судя по твоему поведению, ты здесь лидер, — прищурился Нигилист. — К тому же, как я понял, куришь травку. Значит, знаешь, у кого она есть, а может, и у тебя самого, места у вас тут благодатные, конопля растет повсюду.
— Не понял…
— Все ты понял, не притворяйся. В Москве есть люди, которые заинтересованы в этом товаре. Если ты не дурак и знаешь, где он есть, а мне почему-то кажется, что знаешь, мы могли бы договориться. Попробовать наладить сотрудничество.
— Ну да! — ухмыльнулся Плешаков и тут же скривился, растирая правый бок. — А если ты мент? Я тебе все расскажу, а ты новые погоны прилепишь и спасибо не скажешь? Нет у меня ничего.
— Нет так нет, — пожал плечами Нигилист. — Я в этом бизнесе не специалист, просто у одного знакомого есть канал на Запад. Он человек серьезный, не скупится, при желании ты мог бы заработать на «мерседес». Был бы я ментом, сам бы нашел тебя. Но я деловой человек, встретились мы случайно. И только сейчас я вспомнил о разговоре со своим знакомым.
— Что ты предлагаешь конкретно? — спросил Плешаков. Глаза его заблестели при упоминании возможности заработать на «мерседес». — Если я подумаю… может, и придумаю что-то.
— Конкретно? Я тебе оставлю телефон. Если придумаешь, позвонишь Олегу, вот этому. — Нигилист ткнул пальцем в телохранителя. — Договоритесь о цене, в баксах. Ты привозишь для начала килограмма полтора «пластилина», я устраиваю тебе свидание с покупателями. Ты получаешь деньги, договариваешься о дальнейшем сотрудничестве, я получаю свои комиссионные. С тобой мы больше не увидимся. Думай.
— А где гарантия, что покупатели не окажутся переодетыми ментами?
— Ты им не нужен. Ты ведь не наркомафия. За большие деньги при нынешнем положении этим здесь будет заниматься каждый второй. Если ему позволят те, кто контролирует этот бизнес. У тебя есть возможность обойти их.
Плешаков машинально почесал затылок. Его глаза уже не блестели, а горели в предвкушении большой наживы.
— Конопля сейчас цветет вовсю. Так что можно и решить эту задачку. Давай телефон, я звякну.
— Вот и договорились.
Ратковский стоял рядом и молчал. Но когда Плешаков уехал, повернулся к Нигилисту.
— Петр Яковлевич, зачем вам эта затея? Человек непроверенный, способный на глупости. Я бы не стал так рисковать.
— Я и не рискую. Мы с ним больше не увидимся, никто не докажет, что я его знаю. Работать с ним или нет, решать покупателям. Они люди опытные. Ты помнишь Радика? У него время от времени возникают проблемы со Средней Азией, сам говорил, надо бы найти поставщиков поближе, в России. Вот я и помогу ему, если, конечно, этот кретин что-то сделает.
— Ну, что же, если так, можно попробовать. Вы меня все время удивляете, Петр Яковлевич. Знаете чем? Способностью превращать в деньги даже случайную встречу с деревенским хамом.
— Но одну встречу я превратил в сплошные затраты. И не жалею об этом.
— Наташа стоит того, Петр Яковлевич.
Работы снова не было. Клавдия Ивановна сидела в кабине своего крана и с грустью смотрела вниз. А там, куда ни глянь — штабеля железнодорожных шпал, штабеля опор, плит — весь заводской двор был загроможден готовой продукцией. С утра обещали дать два вагона, вот уже и полдень, а вагонов не видать. Вот времена настали! Заказывают, а потом не берут — дорого, или берут, да не платят — денег нет. Но если и берут и заплатить могут — вагоны где-то теряются. Никакого порядка! И что же дальше будет?..
Неожиданно Клавдия Ивановна увидела, как по лесенке к ней в кабину поднимается Валентин Плешаков. Чего ему тут понадобилось?
— Высоко вы сидите, теть Клав, — Плешаков уже открывал дверцу. — Еле забрался. Ребра болят, ужас как.
— А чего лез? Я тебя не звала.
— Понятно, что не звали, сам забрался, без приглашения. Дело у меня к вам, важное.
— Ну, и подождал бы, когда я спущусь вниз. Ты вчера приезжал ко двору, бузу устроил?
— Я, теть Клав. Кто же еще в Гирее такую бузу может устроить? Хотел с Наташей поговорить, че ж мне, и поговорить с ней нельзя? Так этот муж, сука с «мерседесом»…
— Ты, Валентин, при мне не выражайся. Есть дело — говори, а нет — полезай обратно.
— А что я сказал? Матом, что ли, ругаюсь? Ну, ладно, ладно… Если он был один, я б его урыл вместе с его лимузином. Чтобы знал, как в Гирее бочку катить на Плешакова. Так у него ж и телохранитель имеется, крутой чувак и с пушкой. Чуть не пристрелил меня с… Ну, вы сами понимаете.
— А ты как думал? Петр Яковлевич большой начальник, директор коммерции. У человека такие деньжищи, такая машина, как же ему без телохранителя? Ограбят ведь.
— Коммерческий директор, вы говорите? Вот за этим я залез к вам, теть Клав. Кто он на самом деле, этот Петр Яковлевич?
— Нигилист, — сказала Клавдия Ивановна.
— Какой нигилист? — не понял Плешаков. — Как у Тургенева, что ли? Помню, в школе проходили. Я в смысле — кем работает?
— Нигилист — такая фамилия у него. И захочешь — не забудешь. Слава Богу, Наташа свою оставила.
— Еврей, что ли?
— Да вроде нет, евреи не такие нахальные. Рассказывал мне, что дед его, когда маленький был, остался без родителей, они дворянами были, за то и расстреляли их. Так он не сказал свою фамилию в детском доме, назвался Нигилистом, никому не верил, вот и назвался так. И с тех пор пошло — Нигилист.
— Да хрен с ней, с фамилией. Кем он работает, теть Клав?
— Я же тебе русским языком сказала: директором коммерции.
— Не мент?
— Больно капризный для мента. Прямо такой барин! И то ему не так, и это. Измаялась вся, угождая ему.
— Ну, если не мент, мы ему соли на хвост насыплем, — многозначительно сказал Плешаков. — Он долго будет вспоминать, как оскорбил Валентина Плешакова! Кровавыми слезами заплачет, паскуда!
— Ты чего это удумал? Не вздумай соваться к ним, еще у Наташи неприятности будут из-за тебя, дурака.
— Да нет, теть Клав. Я про то, что если он еще приедет в Гирей, я его подловлю без телохранителя… А может, и прощу. Что-нибудь придумаем! — подмигнул он и стал спускаться вниз.
7
В Москве шел дождь. Мелкие капли уныло стучали по листьям тополя под окном, по стеклам. Пасмурный город раньше обычного погружался во тьму. Сергей включил торшер.
— Так и будешь молчать?
Лариса удобно устроилась в кресле с высоким фужером в руке. Джин с тоником и ломтиком лимона напоминал ей о мужчине, о грубых, почти звериных ласках, о яростной, с хриплыми завываниями страсти на смятых, пропахших мужским потом простынях. Хотелось, чтобы это повторилось здесь, в чистой, уютной комнате. Она смотрела на Сергея, и откровенное желание, жадное, ненасытное, горело в ее глазах. Сама принесла джин и тоник, специально принесла. А он отказался. Плеснул себе водки и молча сидел опустив голову.
— Говори, чего хочешь? — выдавил Сергей.
— Я много чего хочу, — томно потянулась Лариса. Поставила фужер на журнальный столик и снова уставилась на Сергея. Казалось, если бы он кивнул, мол, хорошо, согласен — она без промедления стала бы раздеваться.
Но он не кивнул, даже не взглянул в ее сторону.
— Я тоже, — сказал Сергей, разглядывая свой фужер. — Но это невозможно. Все мы чего-то хотим. Страдаем, терпим…