А потом она, утомленная долгими ласками, нежно улыбалась, заглядывая в его красивые карие глаза, а он вдруг садился на постели и рассказывал всякие смешные случаи из своей жизни; так рассказывал, что она хохотала до слез… Даже когда он говорил о серьезных людях, о философах Ницше, Шопенгауэре, это было безумно интересно, казалось, нет более приятной темы для разговора после жарких, дурманящих ласк, чем жизнь и высказывания великих философов! Это вызывало новый прилив энергий, так возбуждало — невозможно было удержаться…
С любимым все было интересно, приятно и радостно.
А без него — все временное, ненастоящее. Ненужное. Но где же он, любимый? Знает ли, что она каждый день плачет, вспоминая его? Наверное, не знает… Да ведь она сама виновата в этом.
Вечером после ужина Петр Яковлевич сидел в кресле, рассеянно листая какую-то книжку с параграфами законов и столбцами цифр. Наташа смотрела телевизор.
— Что ты смотришь? — Нигилист отложил справочник в сторону. — Разве можно это смотреть?
— А почему же нельзя?
— Да потому, что это полнейшее убожество, идиотизм!
— Если ты не интересуешься модой, можешь не смотреть. — Наташа демонстративно сделала звук погромче. — Это же знаменитая американская модельерша, она рассказывает о своих новых работах, о том, что будут носить следующей весной и летом.
— В этом, как его… Гирее тоже интересуются американскими дурами, которые людям лапшу на уши вешают?
— Конечно, — убежденно ответила Наташа. — Думаешь, раз Гирей, так там и про моду не знают? Еще как знают!
— Наташа! Ты посмотри внимательно на эту толстую корову! Она важно рассуждает о том, что главное — материя, а еще — творческий настрой, про стиль говорит, про линии! А за всем этим стоит лишь одно: дайте мне деньги, чтобы жить, и жить хорошо! Ну кому нужны ее дурацкие модели, посмотри, посмотри хорошенько? Разве кто-нибудь их станет носить? Я имею в виду здравомыслящих людей. Не сумасшедших. Кому она вообще нужна? Дурочка с телевидения? Да. И не потому, что дурочка будет носить модели этой коровы, а потому что ей деньги платят за программу. А телевидению оболваненные люди платят деньги. Их убедили, что важно знать, над чем сейчас работают так называемые модельеры. А зачем им нужно это знать? Для чего?
— Что ты расходился? Я же сказала, не нравится, можешь не смотреть! — рассердилась Наташа.
Нигилист вскочил с кресла, подошел к ней.
— Не нравится, что и мою жену пытаются оболванить! Хочу, чтобы ты поняла: эти люди продают воздух. Если им это удается, пожалуйста, в мире всяких шарлатанов хватает. Но ты же смотришь на нее с уважением, ты веришь ее рассуждениям! Хотя прекрасно понимаешь: никто никогда не будет носить ее одежду. Ничего нового она не выдумает, да и невозможно выдумать. И в следующем сезоне будут носить то же, что и в этом, или то же, что и десять лет назад. Юбки короткие или длинные, брюки широкие или узкие, или расклешенные — вот и все! Ну, еще с десяток разновидностей, но это уже давно придумано! Чем же эта напыщенная корова отличается от тех, кто продает участки на Венере? Никакой, абсолютно никакой конкретной пользы от человека, а она сидит, рассуждает с таким видом, как будто человечество не сможет прожить без нее. Абсурд!
— Выходит, все модельеры не нужны?
— Давно выходит. По крайней мере, хороший портной куда нужнее!
— Значит, и Зайцев — тоже дармоед и обманщик?
— А что такое Зайцев? Костюм для какой-нибудь знаменитой мымры с двумя лишними карманами? Да это же чушь полнейшая! Может, скажешь, какая тебе лично польза от существования Зайцева или Кроликова-модельера? Или знаешь, кому от него польза? Или сомневаешься, что, не будь Зайцева, тут же не появится другой модный портной, у которого будет престижно одеваться, хотя он и шить как следует не умеет?
— Какая тебя муха сегодня укусила?
— Человеческая глупость.
— Если это глупость, то она — красивая глупость. Мне, например, нравится. А ты считаешь, если это не приносит пользы тебе прямо сейчас, то уже и глупость! Твое мнение — глупость, понятно?
Нигилист с огорчением вздохнул и вернулся в свое кресло. Наташа посмотрела на него с сожалением, потом пожала плечами, взяла пульт и переключила программу. На экране появилась известная певица. Она была в короткой юбке и сидела в таком низком кресле, что ноги обнажились, как говорят, дальше некуда. Тут и Наташа почувствовала некоторую неловкость. Вернее, будь она одна в комнате, не обратила бы внимания, но сейчас машинально посмотрела на мужа, ожидая его реакции.
— В этом весь ее талант, — мрачно процедил Нигилист.
— Ты хочешь сказать, что и она не нужна никому? Так я тебе и поверила, держи карман шире! Она поет хорошие песни, их все слушают и покупают, и по телевизору ее часто показывают. Ну? Что ты на это скажешь, несчастный рационалист?
— Голоса у нее нет и не будет. Особой исполнительской манеры нет и не будет, — стал перечислять Нигилист. — Песни ее… да, популярны, не спорю. Но песни ей дают. Если она дает кому нужно.
— Какой ты ужасный грубиян, просто невыносимо слушать!
— А если не будет давать, — невозмутимо развивал свою мысль Нигилист, — то и ей не будут давать песен. Дадут другой, такой же вульгарно размалеванной дуре, и народ будет слушать другую, а про эту никто и не вспомнит. Все ясно, как божий день. Но ты посмотри, как она держится! Как отвечает на вопросы! Как будто все руководство телевидения неделю на коленях ползало у ее подъезда, умоляя выступить! А на самом деле знаешь, что было? Дала очередному спонсору, он ей дал деньги. Она купила время, сама составила вопросы, которые ей нужно задавать, сама приехала и теперь сидит и с важным видом отвечает на них. Потом споет, чтобы все знали, помнили, что она певица. Вот и все.
— Невозможно тебя слушать, невозможно! Прямо циник какой-то! Ну почему тебе все не нравится? Почему ты все осуждаешь, ворчишь, как дед столетний? Кошмар!
— Потому, дорогая моя жена, что я слишком много знаю, слишком хорошо вижу то, чего народ не видит.
Нигилист снова встал с кресла, подошел к Наташе, обнял ее. Наташа напряглась, но виду не подала. На телеэкране ведущая попросила певицу что-нибудь исполнить, та стала отказываться, мол, не готова, не собиралась петь, но потом все же согласилась. Зазвучала мелодия очень популярной песни, хотя оркестра нигде не было видно.
— Вот, и фонограмма в кустах оказалась, — удовлетворенно хмыкнул Нигилист, наклоняясь к Наташиной щеке.
Наташа схватила пульт и снова переключила программу. На экране появилась «говорящая голова».
— Еще один радетель о народном благе, — прокомментировал Петр Яковлевич. — Прохиндей из прохиндеев, бездарь, но хитер и изворотлив, всегда знает, когда промолчать, когда проявить инициативу.
— Откуда ты знаешь? — устало вздохнула Наташа.
— Он приходил ко мне в ЦК со своими завиральными идеями, когда в воздухе запахло переменами. Предлагал организовать комсомольские бригады, которые будут работать по новому методу и перевернут страну, сделают ее богаче Америки.
— А ты?
— Я познакомился с его теорией и понял, что если одни только комсомольцы будут работать по его методу, мы скоро превратимся в громадную Анголу или Никарагуа.
Нигилист пожал плечами, поняв, что Наташе неприятны его объятия, и сел в свое кресло.
— Ну и что?
— Я ему сказал об этом. А когда он попытался доказать мне, что только комсомол способен возродить утраченную мощь страны, идти во главе перестройки, кстати, и мне обещал место там, во главе… я выгнал его. Но он оказался настырным малым, теперь вот кто-то из партийных маразматиков поддерживает его идеи, в правительство его впихнули…
— Да где ж они теперь, партийные маразматики? Партию ведь запретили.
— Партию — да, а маразматиков никто не запрещал. Они живут и вовсю действуют… на благо Отечества.
— Выходит, и это нельзя смотреть? Выключить телевизор, да?
— Смотри, я тебе не запрещаю. Я вот о чем хочу тебя спросить, Наташа. Где живет твой бывший приятель Плешаков?