Я пожимаю плечами.
– Терпимо, особенно с математикой. Раньше с математикой у меня было все хорошо.
– Хм, – бормочет он кивая. – Чувствительность к свету?
– Да, всегда.
– Голова болит?
– Могло бы быть лучше, я не уверен.
– Хорошо. Ты принес снимок компьютерной томографии?
Я думаю об этом. Затем качаю головой.
– Я не знаю. Это было в Атланте. Три недели назад? Месяц назад?
Он медленно кивает, затем говорит:
– Ладно, пора сделать другой. Я направлю тебя к врачу на обследование головы на следующей неделе. Давай посмотрим, что с ногой.
Он сделал осмотр моей правой ноги. Было больно. Мышцы моего бедра и икр были крайне слабы: можно увидеть, что моя правая нога худее, чем левая.
– Ты делаешь успехи, – говорит он. – Я думаю пора вернуться к пробежкам.
– Бегать? Я едва могу ходить.
– Да. Время потрудиться, Пэриш. Просто будь уверен, что с тобой будет друг в случае, если ты упадешь или что-то еще. Но я хочу, чтобы ты начал бегать. Вторник, четверг, суббота. Начни с коротких дистанций, но увеличивай расстояние. Ты слышишь меня?
Я мрачно киваю, затем говорю:
– У меня нет друзей.
– Что ж, найми кого-нибудь. Но постарайся и сделай это.
– Да, сэр
– Ты сказал это только потому, что любишь меня.
– Конечно, Джерри.
– Хорошо, задница. Время для тренировки.
Я мрачно киваю и встаю. Продолжаю думать. Кто мог бы поддерживать меня, пока я бегаю? Никто. Или был один человек, но... могу ли я попросить ее? Это безумие – думать об этом? Я не хочу, чтобы она жалела меня. Я не хочу, чтобы она делала это потому, что знала, что у меня нет друзей, и я одинок. Я не хочу, чтобы она делала это из-за нашего прошлого, разговор о котором нарушает правила. И, черт возьми, не важно, что я делал, но я не мог перестать думать о ней. Я не мог перестать представлять ее запах. Не мог перестать думать о том, как чудесно было бы держать ее в своих объятиях.
Хочешь опохмелиться?
(Алекс)
Дилан и я погружаемся в рутину. Мы оба работаем по одному графику с доктором Форрестером. В понедельник, среду и пятницу с трех до шести. Впервые две недели мы почти разобрали всю библиотеку Форрестера, так что можно сказать, что у нас прогресс. Один или два раза в неделю мы идем после работы пить кофе и разговариваем.
Дилан стал другим. Конечно, я заметила это в наше первое столкновение. Конечно, он изменился физически. Но так же он стал более молчалив. Когда мы узнавали друг друга в Израиле, на его лице была глупая улыбка, и он глупо улыбался. Но теперь все было не так. Иногда мне приходилось немного подталкивать его, чтобы он говорил. Это вводило в замешательство.
Этот день отличался от других. Я задержалась в классе и поэтому пришла в кабинет мистера Форрестера позже на несколько минут.
Когда я захожу внутрь, Дилан выглядит… не знаю. Он выглядит так, будто болен. У него бледное лицо, и он смотрит в окно, ничего не делая и быстро дыша.
– Привет, – говорю я. – Ты в порядке?
Он смотрит на меня удивленно. Он в черных очках, как я привыкла видеть его в офисе. Но сейчас похоже, будто у него похмелье. Но Дилан не пьет. По крайней мере, не привык пить.
– Да, – говорит он. – Я в порядке, просто тяжелое утро.
– Ты хочешь об этом поговорить?
– Нет, – говорит он.
Что ж, это не было двусмысленно.
Мы приступили к работе, разбирая последнее из коллекции Форрестера. В следующий раз мы будем перемещать в библиотеку мелкие книги и рукописи, искать дополнительные материалы. Я боялась перемен. Не потому что это было что-то ужасное, а потому что я на самом деле наслаждалась работой в офисе Форрестера.
Легок на помине. Дверь открывается и появляется Форрестер.
Он смотрит на Дилана, замечает его бледное лицо и солнцезащитные очки и усмехается.
– Вы двое, доброе утро. На Следующее утро всегда немного тяжело, не так ли, Дилан?
Дилан хмыкает, но не отвечает.
– Хочешь опохмелиться?
– Нет, спасибо, сэр.
Впервые я близка к тому, чтобы полюбить Форрестера.
Через час мы сидим в кафе. Он выглядит еще хуже, его лицо бледнее, чем прежде. Я говорю:
– Дилан, я беспокоюсь о тебе. Ты уверен, что все в порядке?
Он снимает свои солнцезащитные очки и простирает руками глаза, я вижу, как дрожат его руки.
– Эй, – говорю я. Я наклоняюсь вперед, когда он кладет руки на стол и беру его за руку. – Я знаю, что у нас есть своя… история, но если тебе нужно поговорить, я рядом.
Он выглядит таким же пораженным, какой была я, когда брала его за руку. Он смотрит на меня и выхватывает руку. Я отпускаю его, и знаете, мне тяжело делать это.
Он качает головой, быстро, затем бормочет:
– Черепно-мозговая травма. Я не уверен, что смогу окончить обучение. Я не…
Он пытается сказать что-то еще, но останавливается. Я видела, как такое происходило с ним последние пару недель. Он говорил что-нибудь, затем просто замолкал. Он закрывает глаза, от чего видно темные круги под его глазами и делает несколько вдохов. Затем говорит:
– Я не… умный. Не настолько, каким был раньше. Я многое не могу вспомнить.
Ох, Дилан. Я смаргиваю слезы.
– Может, я могу помочь? – говорю я очень тихо. Просто скажи да, пожалуйста. Хорошо, Келли была права. Я все еще люблю его, и взгляд на его состояние заставляет меня хотеть пойти куда-нибудь и выплакаться. Пожалуйста, думаю я, помоги этому мужчине исцелиться. И, Боже, защити мое сердце, потому что я не выдержу, если оно снова будет разбито.
Он качает головой.
– Я не знаю.
– Хорошо, – говорю я, погрустнев. – Подумай об этом.
– Есть кое-что, – говорит он хриплым шепотом.
– Что?
– Мой доктор сказал, что я должен снова начать бегать. И...что ж... ты видишь, как я хожу. Мне нужен наблюдатель. Тот, кто будет приглядывать за мной и вызовет скорую, если я упаду.
– Ты хочешь, чтобы я… бегала с тобой?
Он кивает. Его глаза скользят мимо меня, словно он ищет путь к отступлению, затем возвращается обратно.
– Послушай… я не должен был просить тебя, но я больше никого здесь не знаю.
Мое сердце могло бы остановиться.
– Я с радостью буду бегать с тобой, Дилан. Когда?
– Завтра? В шесть?
– Утра?
– Это слишком рано?
Да, черт возьми, это слишком рано.
– Нет. Нормально.
Боже. Что я делаю?
Мой рот, похоже, жил собственной жизнью.
– Дай мне свой номер на всякий случай.
Итак, впервые с того момента, как мы расстались, мы обменялись номерами телефонов.
После того как мы прощаемся, я возвращаюсь в общежитие. И я боюсь. О, Боже, я боюсь. Боюсь, что разрушу все. Еще больше я боюсь, что он все разрушит. Что я позволю себе снова с ним сблизиться, и что снова позволю ему разбить мне сердце.
Февраль прошлого года был кошмаром. Я плакала каждую ночь. Пытала себя на самом деле.
Я была не в порядке.
Я вернулась в общежитие, села на кровать, мои глаза нашли нижний ящик комода. Не делай этого, подумала я. Я убрала все вещи, когда прошло шесть недель, а от него не было ни слова.
Чувствую, что заплачу, чувствую себя роботом, потерявшим контроль, когда наклоняюсь вперед и открываю ящик.
Для посторонних наблюдателей, это просто ящик со свитерами в нем.
Однако внизу стоит коробка. Я достаю ее и кладу на кровать рядом с собой, открываю ее.
Самая верхняя фотография восемь на десять меня и Дилана. Он лежит на боку на траве, положив правую руку под голову. На нем черный тренч 14, свободного покроя с поясом и белая водолазка, и он улыбается. Я сижу у его ног, лицом к нему. Наши глаза закрыты, лица обращены друг к другу, на них светятся улыбки.
Слезы бегут по моим щекам, пока я смотрю на фотографию. Со злостью я швыряю ее в сторону.
Под фотографией толстый кожаный фотоальбом.
А внутри наша история любви.