– Тебе придется проделать всю тяжелую работу, – бормочу я. – Знаешь, моя рука...
Она усмехается.
– Думаю, у тебя преимущество.
Я киваю.
– Да
Она шепчет.
– Я… не… эм…
Ее лицо краснеет, и она наклоняется ближе ко мне. Боже. Ощущение ее кожи на моей разжигает во мне огонь.
– Ты не что? – спрашиваю я.
Она утыкается лицом в мою шею.
– Я никогда не делала этого, – шепчет она.
Я задерживаю дыхание. Она была девственницей, когда мы встретились, и если у нее и были поклонники с тех пор, она их тщательно скрывала бы. Выдыхая, я говорю:
– Мы не должны делать это, если ты не готова.
Мое тело против того, что я говорю. Я испытаю много боли, если мы остановимся сейчас, но боль – это что-то, с чем я тесно связан.
Она шепчет:
– Ты уверен?
– Да, – говорю я. Я смотрю ей в глаза. Они наполнены страхом, несомненно. – Алекс… я люблю тебя. Я пойду туда, куда ты поведешь меня. Я не буду требовать большего.
Слезы бегут по ее лицу, и она говорит:
– Не знаю, что я сделала, чтобы заслужить тебя.
Я одаряю ее полуулыбкой и говорю:
– Все наоборот, Алекс. Я тот, кто… кто не заслуживает.
– Никогда не говори так, – говорит она.
– Почему? Это правда.
Она качает головой.
– Ты не прав, Дилан Пэриш. Насчет этого ты ошибаешься. Мы были созданы друг для друга.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб, она лежит рядом со мной. Вскоре она засыпает, свернувшись на левом боку, положив голову мне на грудь.
После того как она засыпает, я несколько минут лежу. Слезы бегут по поему лицу. Сначала одна слеза, затем другая. Я делаю судорожный вдох, зная, что каким-то образом жизнь мне дала еще один шанс. Теперь я не могу его упустить. Своей травмированной рукой, я неловко натягиваю на нас одеяло и вскоре засыпаю.
Глава 8
Мы прозвали его Косяк
(Алекс)
Когда субботним утром раздается звонок, я стону и переворачиваюсь, проведя ладонью по голой груди Дилана, ощущая твердые мускулы. Я медленно открываю глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он протягивает свою правую руку, которая все еще в повязке, и ударяет по кнопке. Будильник подпрыгивает и затем выключается.
Мое лицо лежит на его груди. Я могу слышать, как бьется его сердце, и его дыхание перешло от медленного дыхания сна к нормальному. Я закрываю глаза и бормочу:
– Давай пропустим сегодняшнюю пробежку.
Он проснулся, гад. Никогда не видела кого-то, кто открыл бы глаза утром и был таким веселым.
– Не могу, детка. У меня есть не-очень-сексуальный бывший морпех, который дышит мне в шею. Если я не буду бегать, он как-нибудь узнает об этом.
Я усмехаюсь. Он часто говорит о Джерри Вайнштейне, своем физиотерапевте. Обычно в пренебрежительно манере. Могу сказать, что на самом деле Дилану нравится этот парень.
– Ты можешь остаться и поспать, если хочешь, милая. Я скоро вернусь.
– Нет, – говорю я. – Я пойду.
Я вылезаю из кровати, проверяя, что его огромная футболка, в которую я одета, прикрывает все, затем выхожу из спальни в квартиру, которую он делит с двумя аспирантами. Быстро бегу по коридору, чищу зубы и переодеваюсь.
Когда я вернулась в комнату, он уже был одет в серую армейскую толстовку и шорты. Утром будет достаточно прохладно, но мы быстро разогреемся. Однако я не сумасшедшая, чтобы выйти в холодный ноябрь на улицу в шортах. Я надела розовый спортивный костюм, который прихватила пару недель назад.
Прошло две недели с тех пор, как он пошел в больницу. Две недели с тех пор, как мы спали в объятиях друг друга как взрослые.
Если честно, это были две самые счастливые недели в моей жизни, по крайней мере, с поездки в Израиль в младших классах. К большому недовольству Келли, мы с Диланом проводили каждую минуту вместе, и я спала в его квартире на выходных. Три утра в неделю мы все равно бегали. Теперь, через восемь недель после того как он возобновил пробежки, он больше не шутил. Ни каких больше трех кварталов: вместо этого мы бежали по 110-ой улице Бродвея, пересекали Центральный парк, затем бежали по нему и обратно. Это около семи миль, и я была в лучшей форме, чем когда-либо.
Я, возможно, не продвинулась бы дальше, но у меня было чувство, что он только разогревается. Он говорил на прошлой неделе о возможности состязаться в марафоне.
Когда мы на цыпочках подходим к двери, стараясь не разбудить его таинственных соседей, с которыми я на самом деле не знакома, я замечаю, что его правая нога более соответствует левой, чем в первое утро нашей совместной пробежки два месяца назад. Его ноги все еще не совсем совпадают, но почти одинаковые. И не смотря на рубцы, они до сих пор чертовски сексуальные.
Как всегда мы начинаем с разминки, затем медленный бег. Когда мы доберемся до 110-ой улицы, он ускоряется.
– Когда твоя сестра… эм... эм… черт. Не могу вспомнить слово.
– Прилетает?
– Да. Во сколько она пролетает?
– В три. Я сказала, что встречу ее в аэропорту.
– Хорошо.
Мы бегали молча немного дольше. Он делал так иногда. Просто закрываясь от обычных слов. Дилан говорит, что это побочный эффект от черепно-мозговой травмы, которую он заработал, когда взрыв бомбы убил его лучшего друга. Он не говорит об этом с легкостью, но то, что он говорит об этом, уже прогресс.
Сегодня днем одна из моих старших сестер, Кэрри, прилетает в Нью-Йорк. Она окончила Калифорнийский университет два года назад, и это своего рода возвращение домой. Она сказала, что это просто визит в гости, но у меня неприятное ощущение, что она послана проверить меня. Потому что у меня такая семья.
Это нормально. Не смотря на разницу в возрасте, мы с Кэрри всегда хорошо ладили. Иметь пять сестер – иногда дар, но чаще – проклятье.
Она с ума сойдет, если увидит, как я пробегаю семь миль по утрам. Вряд ли это характерно для меня, учитывая мое прошлое отвращение к спорту и его любым видам. Как бы безумно это ни было, я получаю кайф от бега. Мы не говорили, просто бежали бок о бок и, как правило, заканчивали, принимая душ, затем шли завтракать.
Келли сказала, что Дилан проклял меня. В прошлом году самое раннее, когда я просыпалась, десять утра.
Мы вернулись в его крошечную квартиру около 7:30. На первой ступеньке сидел парень. Прическа ежик, в джинсах и футболке, его голова прислонена к двери, рот открыт, словно он спал.
– Твою мать, – пробормотал Дилан. Затем он подбежал к парню. Я была удивлена тем, что произошло потом. Медленно он протянул руку и зажал парню ноздри, затем наклонился вперед и прокричал: – Просыпайся, Косяк!
Парень поднимается в положение стоя, видит Дилана и кричит:
– Ни хрена себе! Это же жеребец! – затем хватает Дилана в медвежьи объятия. Они рычат друг на друга, обнажив зубы, затем Шерман, который, по крайней мере, на пять лет старше и на целую голову выше Дилана, отрывает его от земли и кружит по кругу. Словно балерина, но рыча и смеясь.
– Парень, что ты тут делаешь? – спросил Дилан, когда Шерман опустил его.
– Приехал, крошка! И я собираюсь так напиться, чтоб ослепнуть. Этим нью-йоркским девушкам лучше смотреть в оба, потому что Я. Здесь!
Дилан покачал головой, смеясь, затем сказал:
– Алекс, это мой так называемый друг Рэй Шерман. Шерман, это Алекс Томпсон.
Я улыбнулась ему и подошла. Его глаза немного расширились, и он сказал, обращаясь к Дилану.
– Алекс?
Дилан кивнул, уголок его рта дернулся в улыбке.
Он поворачивается ко мне и говорит:
– Ничего себе. Приятно познакомиться с тобой, Алекс. Дилан говорил о тебе все то время, что я его знаю, но… ничего себе. Он преуменьшал, насколько ты красива.
Я слегка улыбнулась, мои щеки покраснели.
– Приятно познакомиться с тобой. Дилан тоже кое-что о тебе рассказывал.
Он качает головой.
– Не верь ничему, что говорит обо мне этот парень. Это все ложь.