– Ты не знал? Ты знал, что Дилан был ранен прошлой весной! Ты знал, что причина, по которой он не писал мне, была в том, что он не мог, потому что он был тяжело ранен! Ты знал! И ты не сказал мне!
Мама вздыхает.
– Александра, ты не знаешь этого.
– Да, я знаю! Отец писал ему. Он сказал Дилану держаться от меня подальше, потому что он недостаточно хорош для меня, – я поворачиваюсь к отцу. – Когда мужчина, которого я люблю, был при смерти в больнице, почти потерял ногу, ты просто отвернулся. И ты лгал мне насчет этого! Не говори мне, что ты знаешь или не знаешь, папа. Никогда не говори о том, что ты знал.
Лицо отца полностью бледнеет. Джулия смотрит на него, на ее лице отвращение, и говорит:
– Это правда?
Он закрывает глаза, затем один раз кивает. Через некоторое время, он бормочет:
– Возможно, я был неправ.
Кэрри берет меня за руку и говорит.
– Ты можешь извиняться за что хочешь, папа. Но прямо сейчас у этой семьи проблемы. Потому что Дилан и Алекс любят друг друга. И у тебя есть выбор, отец. Ты можешь оставить свое притворство, придерживаясь сценария, расписывающего наши жизни вплоть до того, кого нам любить. Или ты можешь поддержать свою семью и оказать поддержку. Алекс, пойдем наверх. Прямо сейчас тебе это не нужно.
Она поднимает меня, и я следую за ней все еще в шоке.
– Стойте, – говорит отец. Спина Кэрри прямая, и я поворачиваюсь к нему лицом.
Он выглядит по-другому. Как-то меньше. Менее уверенным в себе. Я делаю глубокий вдох, готовая прокричать отказ прямо ему в лицо, когда он говорит:
– Это правда? Дилан... он... вмешался и остановил Рэнди от изнасилования?
Я медленно киваю.
Он тоже кивает, затем говорит:
– Что ж. Похоже, я ошибся в твоем молодом человеке. И... Алекс... прости меня. Я не прошу твоего прощения. Не сейчас. Но... я прошу у тебя второго шанса. Чтобы исправить это.
Моя нижняя губа дрожит, и он становится размытым. Я смотрю на отца, и киваю. Это все, что ему нужно слышать. Он обходит стол и заключает меня в объятия. Затем я чувствую, как меня окружают сестры, даже Джессика и Сара обнимают меня вместе, как всегда делали, в большие объятия. Я чувствую, как мышцы в моем теле расслабляются, когда семья поддерживает меня, окутывая и делая боль меньше, более управляемой.
Похоже, проходит много времени, прежде чем мы заканчиваем объятия и занимаем свои места за столом. Моя мать в слезах, как и я.
Крэнк улыбается мне, затем шутливо говорит:
– Вот что я люблю в семейных обедах. Никогда не соскучишься.
Вот тогда в дверь звонят.
Мама бормочет:
– Боже, кто это может быть? Ужин остынет, прежде чем кто-либо попробует кусочек.
– Я открою, – говорит Сара, когда Джессика просто встает. Они смотрят друг на друга, первый взгляд, который я наблюдаю между ними за два дня, и он не свирепый. Затем, без слов, они обе покидают столовую.
Две минуты спустя я слышу, как Сара зовет от входной двери.
– Александра! Тебе нужно подойти к двери!
Глава 16
На картонных карточках?
(Дилан)
– Это он, – говорю я таксисту. Счетчик показывает сорок пять долларов. Черт. Я протягиваю водителю деньги, открываю дверь и вылезаю. У меня только небольшой рюкзак. Оставив Нью-Йорк, я думал, что одной-двух смен одежды будет достаточно. Возможно, это самая короткая поездка, в конце концов. И даже если это не так, я всегда могу достать одежду. Ждать целый час багаж, когда вместо этого я мог бы быть уже здесь? Это нечто совсем другое.
Я смотрю на дом передо мной. Господи, как он напугал меня, когда я навещал ее два года назад. Я из рабочего класса, рос в паршивой квартире с пьяными родителями. Как я смею гоняться за богатой дочерью посла с пятиэтажным домом в центре самого дорогого города Америки? Я безумен.
Не достаточно безумен. Я позволил ее жизни, ее отцу, моему прошлому – всему этому запугать меня.
Я делаю глубокий вдох, затем иду вперед и решительно звоню в дверь.
Господи, я надеялся, что Шерман справился и задержал тут Алекс. Будет не очень хорошо для меня, если ее отец скажет, что она в кино или еще где-то.
Я слышу шаги, затем дверь внезапно открывается, и я сталкиваюсь с двумя шестнадцатилетними девицами с открытыми ртами.
– Привет, – неловко говорю я. – Вы должно быть Сара и Джессика... не знаю, помните ли вы меня, я Дилан.
Темненькая, в платье, которое заставило бы монахиню покраснеть, прикладывает в шоке руки к лицу. Другая, в белом платье, говорит:
– Я помню тебя. И да, я Джессика.
Ее близняшка, Сара, поворачивается и кричит в сторону лестницы.
– Алекс! Тебе нужно подойти сюда.
Я усмехаюсь.
– Потрясающе. Гм... я не знаю, увижу ли вас снова, потому что не знаю, пошлет ли меня Алекс к черту. Если да, что ж, был рад с вами повидаться,
Джессика наклоняется и шепчет:
– Ты здесь, чтобы попытаться вернуть ее?
Я киваю, и она все еще тихо говорит:
– Она до сих пор любит тебя.
Я закрываю глаза и говорю.
– Спасибо.
Затем я вижу ее, медленно спускающуюся по лестнице. Я чувствую, как сдавливает горло. Она одета в белое платье без рукавов, с вышитыми на нем розами. На ее шее висит кулон в форме сердца, который я подарил ей два года назад. Возможно, это обнадеживающий знак. Ее рот приоткрыт, когда она подходит к двери. Я замечаю, что она осторожна, она боится меня. Боится того, что я снова причиню ей боль.
Я делаю глубокий вдох, упиваясь ею, затем говорю:
– Я, эм... я надеялся, что мы сможем поговорить, так что я надумал зайти.
Правый уголок ее рта изгибается в улыбке.
– Ты надумал зайти? За четыре тысячи миль отсюда?
– В моей голове расстояние не было показателем.
Она смотрит на меня, затем шепчет:
– Я не могу сделать это, если ты снова собираешься причинить мне боль, Дилан.
О, Боже. Я сглатываю, затем говорю.
– Можешь просто... выслушать меня? Пожалуйста? Если я не прав, и ты скажешь мне уйти, то я уйду, и ты больше никогда ничего от меня не услышишь, если не захочешь. Но я прошу тебя, Алекс. Дай мне шанс. Просто выслушай меня.
– Хорошо, – говорит она тихим голосом. Она смотрит на близняшек и говорит: – Можете сказать маме с папой продолжать ужин без меня? И не спускаться сюда ни при каких обстоятельствах?
Близнецы одновременно кивают, и Алекс выходит ко мне на улицу, закрывая за собой дверь. Она садится на крыльцо, тщательно подтыкает под себя платье.
– Садись, – говорит она, указывая на место рядом с собой. Я киваю. Мое сердце колотиться от волнения. Я не могу вспомнить последний раз, когда чувствовал что-то подобное кроме ночи, когда целую вечность назад я впервые пригласил ее на свидание. Господи, я в ужасе. Что если она скажет «нет»? Что если она скажет мне катиться к черту, убраться из ее жизни? Или еще хуже, если она скажет «да», и затем все кончится тем, что мы будем ненавидеть друг друга?
Черт возьми, думаю я. Прекрати это. Просто сделай это. Пойди на это. Хоть раз в жизни, выплесни всё из себя и скажи, что думаешь.
– Хорошо, – говорю я. – Слушай, я много думал, много писал. О том, что ты сказала. Обо мне, и том, кто я. О тебе. О нас.
Она кивает, слушая.
– Я не очень хорош в этом, Алекс. Но... это то, что я должен сделать, ладно. Я должен кое-что сказать, и я прошу тебя выслушать меня, не прерывая.
– Не прерывая?
Я киваю.
– Я не хочу потерять ход мысли, ясно? Пожалуйста. Когда я закончу, ты сможешь задать вопросы или скажешь мне отвалить, или еще что-нибудь, ладно?
Она награждают меня язвительной улыбкой и говорит:
– Ладно. Ты устанавливаешь правила. Без прерываний.
– Спасибо, – говорю я.
Я делаю глубокий вдох, затем лезу в карман пиджака, заполненный карточками. Я вынимаю их оттуда.
– Подожди, – говорит она, улыбаясь, ее глаза блестят. – Ты написал это? На картонных карточках?