– Я не хотел ничего забыть, – говорю я. – Я говорил тебе, что недостаточно хорош в этом. Поэтому я сделал несколько пометок, чтобы собраться, ладно?
– Ничего себе, – говорит она. На ее лице полуулыбка.
– Ты перебиваешь.
– Ты еще не начал.
Я закатываю глаза к темному небу и бормочу.
– О, парень. Все хорошо, – я смотрю на первую карточку. На ней сказано: «Яффа».
– Помнишь ночь, когда мы были в Яффа? В Старом Городе?
Она кивает.
– Хорошо, – говорю я. – Той ночью я понял, что действительно хотел познакомиться с тобой. Я видел тебя до этого в Хантер-Колледже, до того как мы полетели в Тель-Авив. Но ты была далека от моего круга, я даже не знал с чего начать. А полет был удивительно хорошим, в том смысле, что мы флиртовали. И это было потрясающе. Ты мне очень нравилась. Но когда мы шли обратно в «Youth Hostel», я увидел очень старый дом. Он выглядел так, словно простоял тысячу лет.
– Заброшенный, – говорит она. – Я помню.
– Да. Дело в том, что я хотел его исследовать. И ты пошла со мной. Остальные беспокоились. Мы могли нарушить закон. Честно сказать, я не помню, чем они были обеспокоены. Но тогда я понял, насколько ты храбрая. И... я восхищаюсь мужеством. Думаю, это была ночь, когда я начал влюбляться в тебя.
Она делает глубокий вдох, и я могу сказать, что она также погружена в воспоминания как и я. Она взяла меня за руку, и мы шли по старому дому. Просто мгновение, но это мгновение до сих пор выжжено в моей памяти.
– Видишь ли, мужество можно показать разными способами. На поле боя у меня был небольшой опыт в этом. Или это может быть что-то, что ты делаешь каждый день. Даже после того, что Рэнди сделал с тобой, ты продолжаешь учиться, продолжаешь жить. Хотя я знаю, что это чертовски больно. Алекс, ты должна знать, что я восхищаюсь тобой. В ту ночь, когда мы улетели из Израиля, ты хотела, чтобы я рассказал тебе, что чувствую. Тогда я не знал, как это сделать. У меня не было мужества рассказать это раньше. Но я расскажу тебе сейчас. Хорошо?
Она скрещивать руки на груди и смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты, возбужденные. Она кивает и прикусывает свою нижнюю губу.
Я откладываю карточку рядом с собой. На следующей сказано: «Эйн-Геди» 25.
Я смотрю на нее. Слышала ли она меня? Я так думаю, но это не значит, что я завоевал ее.
– В любом случае… Я знаю, что не должен говорить это как часть того, что я хотел сказать, потому что это будет сексизм и объективно и все это дерьмо. Но я пытаюсь сказать тебе, что чувствую. Так что вот в чем дело... Алекс, ты такая красивая, иногда просто глядя в твои глаза, мое сердце останавливается. Даже если я после сегодняшнего не увижу тебя... даже если я доживу до девяноста девяти лет, и эта жизнь будет без тебя… я никогда, никогда не забуду наш первый поцелуй.
Она покраснела до насыщенного красного цвета, и я прошептал:
– Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Алекс. Мы подходим друг другу так, как я не предполагал. Знаю, я не самый красноречивый парень, поэтому для меня трудно высказаться, и есть ли вообще смысл. За последние несколько лет я был всего с несколькими девушками. Но ты... что-то совсем другое. Держать тебя в своих руках... прикасаться к тебе... это словно подключить меня к электрической розетке. Мне трудно быть рядом с тобой, и не прикасаться к тебе, ты опьяняющая. Иногда я в отчаянии просто протягиваю руку и касаюсь одного твоего волоса на голове.
Я делаю глубокий вдох, глядя ей в глаза.
– Если ты пошлешь меня сегодня, – шепчу я. – Если ты скажешь мне катиться к черту из твоей жизни и никогда не возвращаться... Я приму это. Но единственным сожалением моей жизни будет то, что мы никогда не занимались любовью. То, что мы потеряли наше совместное будущее.
Она начинает дрожать и открывает рот, чтобы заговорить, и я прикладываю палец к своим губам.
– Ты обещала, – говорю я спокойно. – Не прерывать. Позволь мне произнести это, прежде чем пошлешь меня. Я прошу тебя.
Слеза скатывается по ее щеке. Я не знаю, грустит она или злится, или счастлива, или что-то другое. Так что я быстро перехожу к следующей карточке, отчаянно надеясь, что она даст мне продолжить, пока я полностью не закончу. Когда я откладываю карточку со словами «Эйн-Геди», она берет ее и держит в своих руках.
На следующей карточке: «Правила». Когда я открываю рот, чтобы заговорить, она выхватывает ее из моих рук.
Я моргаю, удивленный, когда она читает карточку, и ее глаза увлажняются. Что она думает, когда смотрит на эту карточку? Ее глупые правила, ее совершенные правила, которые позволяли нам терпеть друг друга достаточно долго, чтобы влюбляться снова и снова в друг друга.
– Алекс, мне нравится то, что ты... такая чертовски креативная. Ты умная. Даже после того, как я разбил тебе сердце, ты нашла способ для нас быть вместе. Это могло быть немного ошибочным, немного безумным, но это сработало. Я люблю игры, в которые мы играем. Я люблю, когда мы задаем по очереди друг другу вопросы, и я надеюсь, мы никогда не перестанем это делать. Когда мне будет девяносто лет, я хочу, чтобы ты сказала, что моя очередь задать вопрос, и если это чудо случится, тогда мой вопрос будет: «Ты все еще меня любишь?» И я надеюсь, что ответом все еще будет «да».
Теперь она позволяет слезам стекать по ее лицу.
На другой карточке написано одно слово: «Папа».
Она берет у меня и эту карточку, как только я ее прочитываю. Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза, и говорю: – Мой отец винил меня во всех безумных вещах. Даже в том, что он впервые ударил маму. Я говорил тебе об этом. И думаю, что я сам себя в этом винил. Я думал… если бы я мог быть лучше, тогда возможно они столько не пили бы. Если бы я не напортачил в школе, возможно они не переживали так сильно, и не пили много, и затем, возможно, они вспомнили бы, что родители должны заботиться о покупке продуктов.
Я делаю глубокий вдох и говорю:
– Так что… когда мы встретились, полагаю, часть меня все еще винила себя за вещи, в которых я был не виноват. И это заставило меня… так осторожничать. Так бояться. В итоге я сдерживался. Я никогда не позволял тебе узнать, что чувствую, потому что это часть того, как я контролирую ситуации, часть того, как я могу обезопасить себя.
Господи, думаю я, сделав глубокий вдох. Это тяжело. Я смотрю в ее глаза, и мои глаза тоже наполняются слезами.
– Алекс, мне не нужно оберегать себя от тебя. Я не хочу оберегать себя от тебя. Ты слишком много значишь для меня. Я бы предпочел провести жизнь, наполненную душевной болью из-за тебя, разбивающей мне сердце, чем представить свою жизнь без тебя. Потому что жизнь без тебя – это вовсе не жизнь.
Она съеживается, обхватив себя за плечи, выглядя так, словно в любой момент собирается расплакаться. Я смотрю на следующую карточку и на ней написано: «Бег». Она протягивает руку и берет ее у меня.
Я шепчу:
– Алекс, ты заставляешь меня хотеть работать над собой. Ты права... дело в том, что я никогда не верил, что достаточно хорош для тебя. Но ты верила в меня. Никто никогда прежде этого не делал. И быть рядом с тобой… значит хотеть над собой работать, чтобы быть лучше. Ты заставляешь меня хотеть стать человеком лучшим, чем я есть. Хотеть работать над тем, чтобы заслужить твое присутствие в моей жизни. Ты не просто подходишь мне. Ты делаешь меня лучше. Когда я с тобой, каждую отдельную минуту я хочу работать над тем, чтобы стать тем, на кого ты посмотришь, тем, кем ты будешь восхищаться, кого ты сможешь любить. Я хочу сделать для тебя то же самое. Я хочу защищать тебя, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Я хочу поддерживать тебя, будь то выбор юридической школы, к которой тебя подталкивают родители, или если ты решишь что-то совсем другое. Если ты решишь поставить торговую палатку на дороге и будешь работать в ней, я хотел бы быть рядом с тобой, поддерживать тебя, что бы ты ни выбрала. Я хочу защищать тебя, но не просто защищать. Я хочу помочь тебе научиться защищать себя. Я видел гордость и радость в твоих глазах, когда ты повалила меня на землю во время нашей тренировки на днях, и, возможно, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни.