– Сегодня вы готовы приписать мне кучу сентиментальных мотивов, объясняющих мои поступки. – Его тарелка была пуста, и Лусиус, положив нож и вилку, взял бокал с вином. – Но если в том, что вы говорите, есть доля правды, Фрэнсис, то в этом тоже правда – я женюсь по любви. Я так решил, и это ставит вас в неловкое положение, потому что я люблю вас и, значит, не могу выбрать никого другого. И еще я должен до конца лета выполнить свое обещание.
Подошел хозяин, чтобы убрать посуду, а вслед за ним официантка принесла две тарелки с дымящимся пудингом, но Фрэнсис отказалась от своей порции и попросила подать чай.
– Ваш отец знал вас с момента вашего рождения, не так ли? – спросил Лусиус, как только они остались одни. – Он женился на вашей матери? Он дал вам свое имя?
– Да, конечно.
– Тогда вы законнорожденная. В глазах церкви и закона вы Фрэнсис Аллард или, возможно, Франсуаз Хеллард.
– Но ни один ярый фанатик, узнав правду, не захочет на мне жениться.
– Боже правый, Фрэнсис, почему вы хотите выйти замуж за ярого фанатика? Это сулит совершенно безотрадную судьбу. Вместо этого лучше выходите замуж за меня.
– Мы все время ходим по кругу.
– До меня, Фрэнсис, только сейчас дошло, – сказал Лусиус, оторвавшись от пудинга и улыбнувшись ей, – что вы никогда не предлагали почечного пудинга и сладкого крема после пирога с мясом. Но я скажу почему. Тот пирог был настолько хорош, что пудинг был бы лишним.
Глядя на Лусиуса через стол, Фрэнсис поняла, что безумно любит его.
– Я уверен, что влюбился в вас после того, как откусил первый кусок того пирога, Фрэнсис. Или, возможно, это случилось тогда, когда я вошел в кухню и увидел, как вы раскатываете тесто, а вы шлепнули меня по руке за то, что я украл кусочек. Или, быть может, это произошло тогда, когда я вытащил вас из экипажа и поставил на дорогу, а вы высказали мнение, что меня следует выварить в масле. Да, думаю, это случилось именно тогда. Прежде ни одна женщина не говорила мне таких ласковых слов.
Фрэнсис не сводила с него глаз.
– Фрэнсис, мне нужно кое-что узнать. Прошу вас, я должен это знать. Вы меня любите?
– Это не имеет никакого отношения ко всему остальному, – медленно покачала головой Фрэнсис.
– Напротив, имеет непосредственное отношение ко всему.
– Конечно, я люблю вас. Конечно, люблю. Но я не могу выйти за вас замуж.
Лусиус выпрямился на стуле и пристально, сжав губы и выставив подбородок, смотрел на нее, как посмотрел уже когда-то раньше. Вряд ли это можно было назвать улыбкой, и все же...
– Завтра вы в старом корыте продолжите свой путь в Бат, Фрэнсис. У вас там обязанности учительницы, и я знаю, что они для вас очень важны. Я в своей двуколке вернусь в Лондон, там меня ожидают собственные обязательства, и они для меня очень важны. А сегодня ночью мы будем любить друг друга.
Фрэнсис облизнула пересохшие губы и заметила, что он опустил взгляд, следя за движением ее языка.
Значит, он отказался от спора – в ее сердце появилась еще одна трещина.
Но впереди оставалась целая ночь.
– Да, – сказала Фрэнсис.
Лусиусу не верилось, что можно так любить – по-настоящему любить, а не просто наслаждаться в постели привлекательным телом, к которому испытываешь непреодолимое сексуальное влечение.
Лусиус полагал, что давно влюбился в нее, он так и сказал Фрэнсис во время ужина. Иначе почему еще он умолял ее поехать с ним в Лондон, когда у него не было никаких определенных планов, а были все основания не везти ее с собой? Почему еще он так и не смог забыть ее за три месяца после того, как она ему отказала, хотя убеждал себя, что забыл? Почему еще он сделал ей такое скоропалительное предложение в Бате и почему с тех самых пор беспрестанно преследует ее?
Но в какой-то момент – и невозможно сказать, когда и почему это произошло, – его чувства к Фрэнсис изменились, стали глубже, и он уже был не просто влюблен в нее – он любил ее. Ее внешняя красота и красота ее души, ее энергия, иногда направленная не туда, куда следовало, почти раздражающее чувство долга и чести, с которым она шла по жизни, то, как она, слегка склонив голову набок, рассматривала Лусиуса с возмущением или с неосознанной нежностью, то, как ее лицо светилось радостью, когда она забывалась, ее способность предаваться веселью и шалостям и звонко смеяться – ах, у Фрэнсис была сто и одна черта, которая пробудила в нем любовь к ней, и еще сто и одно неуловимое свойство, которое превратило ее в единственную женщину, которую Лусиус когда-либо любил – и будет любить.
Когда они, оба нагие, расположились посреди широкой кровати своего гостиничного номера и Лусиус обеими руками обнял ее стройное тело и прижал к своему, он почувствовал, что чуть ли не дрожит. Мысль о том, что он может потерять Фрэнсис, грозила уничтожить его, и он, приоткрыв губы, прижался к губам Фрэнсис и решил не думать ни о чем, кроме этого мгновения.
Сейчас, в это самое мгновение, Фрэнсис, обнаженная и податливая, была в его объятиях, и сейчас только это имело значение.
Сейчас они были вместе.
И она призналась, что любит его, хотя Лусиус и сам знал это – чувствовал сердцем. Но она произнесла это вслух.
«Конечно, я люблю вас. Конечно, люблю».
– Лусиус, – шепнула Фрэнсис у самых его губ, – я хочу, чтобы ты любил меня.
– Я полагал, что именно это и делаю. – Подняв голову, он улыбнулся ей в слабом свете фонарей, горевших внизу во дворе у конюшни. – Или я недостаточно хорошо это делаю? – Лусиус с удовольствием ощутил, как тело Фрэнсис затряслось от смеха – ему всегда это нравилось. – Конечно, – сказал он, перевернув ее на спину и склонился над ней, – ты слишком горяча, чтобы держать тебя в руках, Фрэнсис. Просто огонь. Я могу сгореть, касаясь тебя. Ты, случайно, не подхватила какую-нибудь лихорадку?
– Наверное, да, – опять рассмеявшись, ответила Фрэнсис и, положив руку ему на затылок, снова притянула к себе его голову и прижалась грудью к его груди. – И думаю, она будет все усиливаться, пока не пройдет. Я могу придумать только одно лекарство от нее. Вылечи меня, Лусиус. – Она говорила низким гортанным голосом, от которого у Лусиуса по спине побежали мурашки.
– С удовольствием, сударыня. – Легкими поцелуями он коснулся ее подбородка и шеи. – На этот раз обойдемся без прелюдии?
– На этот раз? – переспросила Фрэнсис, запустив пальцы ему в волосы. – Значит, будет и другой раз?
– Сколько часов осталось до утра?
– Восемь? – предположила она.
– Значит, будут и другие разы. Один час для удовольствия и еще час для передышки. Итак, еще три раза, верно? А возможно, и четыре, так как этот, похоже, будет коротким.
– Тогда на этот раз обойдемся без прелюдии, – согласилась она и снова тихо засмеялась.
Однажды среди ночи, находясь в полудремотном состоянии, когда они не занимались любовью и она не спала, Фрэнсис задумалась над тем, возможно ли, чтобы кто-то так ярко день за днем, неделя за неделей и даже год за годом проживал жизнь. Дарить и получать радость, с безрассудством пренебрегая последствиями, – это и есть жизнь.
Осмотрительная часть ее существа говорила ей, что она глупа и даже безнравственна. Но в глубине души Фрэнсис знала, что если она не будет искать счастья, то никогда его не найдет и в конце жизни поймет, что сознательно отвернулась от самой блистательной возможности, которую жизнь преподнесла ей в качестве подарка.
Она не могла выйти замуж за Лусиуса, или, вернее, не хотела, так как понимала, что без благословения своей семьи он никогда не будет счастлив. А как его семья могла дать такое благословение, если его невестой будет дочь итальянской певицы и неизвестного итальянца?
Фрэнсис не могла выйти замуж за Лусиуса, но она могла любить его в эту ночь – и она так и делала, полностью отдаваясь страсти, которую испытывала к нему. Они снова и снова предавались любви, иногда напористо и быстро, как в начале ночи, иногда с долгой, почти мучительной игрой и продолжительными ритмическими движениями, которые были настолько неповторимо сексуальны и прекрасны, что они оба по молчаливому согласию оттягивали момент, когда возбуждение вырвется наружу, чтобы перекинуть их через пропасть в мир удовлетворенности, спокойствия и сна.