А еще ее огромные перепуганные сострадающие глаза, смотревшие на него с мольбой и ожиданием чуда. Он не отметил, да и вряд ли разглядел, какого цвета у нее глаза, но тот ее взгляд запечатлелся в мозгу четкой картинкой.
Им повезло: пробок не было по всему маршруту движения. Сосредоточившись на дороге, в постоянном напряжении, что может отключиться, Степан и не заметил, как они добрались до места.
Подъехав к больничному шлагбауму, он объяснил вышедшему из будки охраннику, что их ждут, и стал набирать номер на мобильном.
— Леш, мы у ворот, — предупредил он, кивнул благодарно охраннику, поднимавшему шлагбаум, и не спеша поехал вперед на территорию больницы.
Как только их машина остановилась у приемного покоя, началась суета. Степан Сергеевич выскочил из машины, вместе с людьми в белых халатах переложил Василия Федоровича на каталку, и они все быстро ушли.
Стаська растерялась и, отстав, плелась сзади, прижимая к груди пакет с собранными заботливой Зинаидой Ивановной вещами.
— Девушка! — окликнули ее. — Вы с инфарктом приехали?
— Я? — удивилась Стаська. — Нет, я здорова.
— Да не вы! Пациент, которого сейчас доставили с инфарктом… вы с ним?
— Да. Да!
— Документы давайте!
Дежурная за стойкой приемного отделения, пожилая, грузная и с виду строгая, как классная руководительница, женщина в сверкающем белизной и хрустком от крахмала халате, подчеркивающем этот имидж, протянула руку в ожидании.
— Какие документы? — тупила Стаська.
Женщина собралась было ответить, но, присмотревшись к Стаське, спросила:
— Дочка, что ли? Да вы так уж не переживайте! У нас замечательные врачи! Если до нас довезли живым, значит, вылечат!
— Да, — с какой-то частью ее речи согласилась Стася.
— Документы… — напомнила дежурная.
— Ах, да, да! — засуетилась, заторопилась Стася и полезла в пакет.
Зинаида Ивановна головы не теряла, не в пример нервной барышне Игнатовой, собрала все необходимые документы. Кому, как не пенсионеру знать, какие могут потребоваться. Стася извлекла из одного большого пакета другой, маленький, прозрачный целлофановый, в котором были сложены пачка бумаг, какие-то удостоверения и паспорт, и протянула регистраторше.
— Вы сядьте, посидите, я все заполню и позову вас, — пожалела ее женщина.
Стася кивнула. «Что-то я сегодня раскивалась как заведенная на каждый поступающий приказ», — отвлечено подумала она и отошла к ряду кресел, стоявших вдоль стены, но спохватилась и вернулась:
— Да, вот его вещи, меня ведь к нему не пустят.
— Сегодня не пустят. Точно. Давайте я оформлю и передам.
Дежурная встала со стула и забрала у Стаси увесистый пакет. И никакая она не суровая, а очень даже доброжелательная женщина.
Стаська села в кресло и стала ждать.
Ждать вполне определенного человека — Степана Сергеевича.
Ждать пришлось долго — она успела пересчитать все кресла в больничном холле, выстроившиеся красными рядами вдоль стен, все линолеумные квадраты на полу синего и серого цвета. Расписалась в амбарной книге за отданные документы и на отдельном листочке с перечнем вещей, получила бумажку с телефонами справочной, чтобы узнавать о состоянии больного, вернулась на свой «пост», в кресло, и пересчитала все лампы на потолке, посмотрела в окно и поняла, что в городе Москве уже темно. Вечер.
В момент столь глубоких ее выводов в конце длинного коридора появился Степан Сергеевич Как-его-там, хороший доктор.
Он шел очень тяжелой походкой, и было очевидно, что силы у него кончились. Стаське сразу перехотелось язвить, шутить в любой форме — вслух или мысленно.
Он остановился возле нее, посмотрел с сомнением на соседнее с тем, на котором сидела Стася, кресло и все-таки сел, сморщился, сильно потер ладонями лицо.
— Инфаркт. Обширный. Но он стабилен. Хромов хороший врач, да и Василий Федорович мужик крепкий. Сегодняшняя ночь все решит. Навещать его пока нельзя. Звонить, узнавать, как состояние, — можно.
Стаська смотрела на него не отрываясь, поражаясь самой себе: как она могла подумать, что не рассмотрела его раньше? Все она рассмотрела и запомнила в деталях, как сфотографировала, но, поддавшись панике и беспокоясь за Василия Федоровича, отодвинула куда-то эти знания вместе со снимком.
Очень большой, беспредельно замученный мужик с посеревшим от перегрузок лицом, темными в чернь кругами вокруг глаз и пожелтевшей, натянувшейся на висках кожей — не за пределами усталости — какое там! Все пределы он перешел давным-давно, когда они еще существовали, напоминая о себе.
А он подтвердил очевидное:
— Не спал трое суток. — И, словно оправдываясь, пояснил: — Устал.
И Станислава Игнатова приняла решение. Мгновенное.
Она так всегда: когда надо решить что-то важное, порой судьбоносное — без сомнений, лишних размышлений «правильно — неправильно», что-то внутри нее срабатывало. Раз, и действовать! А уж ошиблась она или попала в десятку, это потом разберемся. Она и экзамены так сдавала, и собеседования важные, и в чиновничьи кабинеты входила, не понимая, как можно стоять под дверью, трястись, набираться смелости — нет уж, это другим девочкам! А Стаська шла с ходу, первой — потом расхлебывать будем!
Вот такая натура досталась!
Причем расхлебывать никогда не приходилось — в десятку, как правило, ну иногда не совсем так уж хорошо попадала, но всегда «на щите»! «На щите»!
— Дайте ключи от машины! — решительно потребовала Стася.
Когда Степан сдал Василия Федоровича на руки Лешке, посмотрел кардиограмму, обсудил с Хромовым диагноз и прогнозы, расслабился, навалилась задвинутая на время силой воли тяжесть. Лешка, посмотрев на него с пониманием, предложил:
— Давай, Степан, я тебя на койку в отделении уложу. Выспишься, никто не помешает, я прослежу. Ехать тебе никуда таким нельзя!
В его состоянии ой какое заманчивое предложение, но… нет!
Он еще помнил, что там где-то ждет его с новостями девушка Станислава и под дверью приемного стоит его машина, да и спать в больнице — нет, увольте, наспался в свое время!
— Нет, Леш, спасибо, я домой.
— Куда? — возмутился Хромов. — В поселок свой? Не доедешь, ты что!
— Разберусь, — пообещал без эмоций Степан.
В поселок, домой, он на самом деле не доедет, значит, остается в Москве. Можно к Вере поехать, правда, он не позвонил, не сообщил, что прилетел, но это мелочи, пугает другое — в Чертаново. Очень сомнительно, что он потянет и такое расстояние.
Тогда куда?
К родителям в Орехово или к любимой сестрице в Текстили?
То, что он куда-нибудь доедет, это не вопрос. Нужно только сориентироваться, куда проще и быстрей отсюда добираться. И второе, пожалуй, главное: не попасть в пробку — в пробке он может вырубиться в момент и не заметить!
«Ладно. Разберемся!» — теперь уж самому себе пообещал он.
Девушка Станислава встретила его беспокойным выжидающим взглядом, не тем, что запомнился ему, а просто настороженным.
А глаза у нее карие, светло-карие, как гречишный мед.
Несколько секунд он принимал важное решение — сесть с ней рядом или постоять, — вполне мог и не встать, расслабившись. Уступив без боя соблазну, Степан сел, вытянул ноги и, не лучшим образом понимая, что говорит, рассказал о состоянии Василия Федоровича.
Она смотрела на него во все глаза, не отрываясь, — если б у него были силы, он, пожалуй, подивился пристальности, с какой его разглядывали, а может, и смутился даже под таким-то взглядом.
Она неожиданно решительно потребовала:
— Дайте ключи от машины!
Ни на какие словеса и дебаты сил у Степана не осталось. Он достал из кармана ключи и протянул ей.
Зажав ключи в маленьком кулачке, она встала со всей решительностью и приказала:
— Идемте!
Он посмотрел на нее почти жалобно — что она от него хочет? Чего пристала со своими дамскими штучками?
— Идемте! — повторила она. — Я вас отвезу. Давайте, поднимайтесь!