Май Сарт
Просто переписка
Лето. Я работаю в клинике пограничных состояний медицинским психологом. Я еще не имею такого права, потому что у меня диплом простого психолога, хоть и красный. А для того, чтобы работать в медицинских организациях необходим диплом клинического психолога. Это значит, что ты должен хорошо разбираться, кто сидит перед тобой, «норма», без органических поражений, с психическим расстройством, или же «не норма», с органическим поражением мозга, и каким именно, какие зоны повреждены, и тогда будет ясно, откуда «растут ноги», и можно смело передавать пациента психиатру или неврологу, или же психопат, то есть расстройство личности, которое не считается болезнью, потому не лечится, или же «пограничник», уже «не норма», но еще не патология.
Меня взяли на работу сразу же после собеседования, потому что в клинике не хватало специалистов. Правда с условием, что я немедленно начну проходить переподготовку на клинического психолога. Я согласилась. Пандемия, много больных, переболевших, потерявших родных и близких от этой тяжелой болезни… Обращений в клинику очень много. В основном тревожные расстройства, фобии, депрессия, панические атаки. Все, как один, рассказывают, что боятся заболеть, боятся за детей, родителей… Люди приходят со слезами на глазах, и видно, как под медицинской маской отчаянно кривится рот, крепко сжимаются от страха, неизвестности и отчаяния зубы.
Я уже привыкла к этим обращениям, и не задумываясь спрашиваю у очередного пациента, неуверенно шагнувшего в мой кабинет, как давно он переболел, как долго длилась болезнь, все ли в порядке с близкими… И вот однажды заходит ко мне женщина лет тридцати, высокая, тонкая, бледная, руки дрожат, садится на самый край стула.
– У меня бессонница, – начинает она, не представляясь.
– Как давно? – уточняю я, хотя должна сначала спросить имя и другие личные данные.
– Всю жизнь, – отвечает пациентка и на последнем слоге у нее кончается воздух. – Меня зовут Диана, – после короткого вдоха продолжает она, словно прочитав мои мысли и здорово облегчает тем самым мне работу.
– Диана, значит вы обратились в клинику, потому что у вас бессонница? – теперь честно выполняю свой долг психолога я.
– Да. То есть, нет. То есть не поэтому – и у нее опять кончается воздух. – Я хочу покончить с собой. Но перед этим мне надо кому-то все рассказать.
– Продолжайте, – на этот раз мне не по себе, и я тут же добавляю, – вы были у врача?
– Была. Но мне нужен тот, кто выслушает меня, а не тот, кто скажет, что от каждого моего высказывания существует таблетка. Знаете, это очень грустно, что от всего, о чем ты рассказываешь, о чем сожалеешь, размышляешь, от чего не спишь, и хочешь покончить с собой, есть таблетка. Выходит, всё, что меня по-настоящему заботит, на самом деле не существует.
Странно, я бы как раз, в отличие от Дианы, очень хотела, чтобы от «каждого моего высказывания» существовала таблетка. В клиниках, психотерапевтических учреждениях всегда выписывают таблетки. Без них невозможно справиться с шизофренией, эпилепсией, истерическими приступами, с депрессией, если она тяжелой формы. И это хорошо, что есть таблетки, которые наладят работу твоих нейромедиаторов. Но с другой стороны, да, выходит, что мы вот так вот просто устроены. Принял таблетку и прошли мысли о суициде. Прошла депрессия. И даже галлюцинации и те прошли. Лично я согласна с таким раскладом. Зачем страдать, когда страдание можно ликвидировать таблеткой. Даже если это доказывает простоту моей душевной организации, налаживаемой с помощью химических соединений. Я готова принять тот факт, что все мои заботы и страдания плод недостаточного содержания серотонина в синоптической щели. А с восстановлением недостающего количества – заботы пройдут, страдания исчезнут. Я предпочитаю радость от чего-то земного, простого, нежели страдания от чего-то высокого, вечного.
– Понимаю, – я возвращаюсь к разговору с пациенткой.
– Вы тоже хотели покончить с собой?
– Конечно же нет! То есть…
– То есть хотели?
– Я хочу сказать, что согласно статистике каждый человек, хоть раз в жизни думал о суициде…
Пациента что-то отвечает, но я больше не слышу ее. Мне снова 15 лет. Я хожу в 9 класс. Вся жизнь впереди и мне, нам всё ни почем. В голове куча идей, и ты с особой беззаботностью, какая возможна только когда тебе 15, эти идеи воплощаешь в жизнь, мечтаешь о будущей профессии, любви, успехах. Как же мы были тогда далеки от настоящей жизни. Мы даже представить себе не могли, что у всех наших идей есть серьезные последствия.
– А давай их познакомим? – предложила однажды я своей однокласснице.