Просто Пиноккио, Нф-расследование
Дарфорд лежит милях в восьмидесяти севернее границы штата Нью-Йорк. Местечко провинциальное, тихое, академичное. Здесь прекрасно сходить с ума и встречать Рождество, защищать степень бакалавра и оканчивать докторантуру.
Медицинским светилам здесь, однако, не размахнуться. Население здоровое впрок, а местный гробовщик от скуки по вечерам играет на флейте. Мажорные флюиды гнездятся даже в нотах, и оттого Треди Грин очень часто даёт сольные концерты в местном джаз-клубе "Дизель".
Или давал... пока однажды вечером не был избит заезжими молодцами с живодерни на ранчо Чори. С тех пор Треди длительное время носил в себе много занятного для тех медицинских светил, которые не находили себе места в Дарфорде.
А дело выходило нешуточное. Треди уже делал примерку на собственный гроб. И вдруг все решительным образом круто переменилось. Местная пятицентовая "Дарфорд ньюз" опубликовала сногсшибательное интервью из частной клиники мага от медицины профессора Бена Румензольда с приглашением посетить его лечебный рай каждого, кто в том нуждался. Грину пришлось признать, что он как раз тот самый нуждающийся человек. Так в мире пересеклись судьбы гробовщика и целителя.
Клиника Румензольда носила название "Дарфордский медико-театральный центр", но обеспокоенный своим состоянием будущий пациент обычно мало обращал на это внимание. И напрасно... Во-первых, оперировал Румензольд без наркоза, а во-вторых, превращал акт хирургического вмешательства во внутренности больного в самое настоящее театральное представление, внешне напоминавшее операционный кукольный театр, где главным кукловодом с молчаливого согласия оперируемых и медперсонала оставались глаза, руки и голосовые связки профессора Бена Румензольда. О предстоящем представлении оповещались в клинике все. И в часы операции медико-театральный центр через многочисленные мониторы следил не за актом медицинского священнодействия, а за театральным спектаклем.
Конечно, Треди не обратил бы на концепцию лечебного учреждения никакого внимания, не будь он сам в некотором роде страстным служителем Мельпомены. Ведь грим на усопших сограждан Треди накладывал самостоятельно. В этом смысле ему жалко завидовали все окрестные брадобреи. Обратил на это внимание и профессор Румензольд.
– Зачем же вам, мистер Грин, платить столь нескромную сумму за ваше излечение? Не лучше ли вам поучаствовать в конкурсе на замещение вакантных должностей? Правда, гробовщик нашему заведению ни к чему, но вот ваш дар гримера мог бы нас заинтересовать.
Так неожиданно для себя Треди Грин стал соискателем хорошо оплачиваемой должности среди прочих молодых и не очень людей, пожелавших страстно служить медицинской науке и своему скудному кошельку. Конкурс был назначен на завтра, и весь вечер Треди не оставляло какое-то непереносимое чувство, что прошлый мир был просто нелеп. В этом прошлом мире не существовало настоящего Наполеона Бонапарта, Наполеона прекрасного, торжественно передвигавшегося на кривоватых ногах в своей легендарной треуголке и наглухо застегнутом сюртуке, за обшлаг которого была засунута правая рука императора, пальцы которого были сложены таким образом, чтобы символизировать "викторию" – Победу. Дамским окружением Наполеона занимались молодые гусары, тщательно отбиравшие претенденток. А выбрать было из чего: настоящие Офелия и Дездемона, Марианна и царица Савская, Суламифь и Неферет, Екатерина Вторая и графиня де Помпадур...
Наполеон, не отвлекаясь мыслями от планов будущих сражений, не снимая шпаги и не меняя выражения лица, тут же на барабане совокуплялся с графиней Ганской, обещая завернуть к ней на обратном пути, когда будет бежать из России.
– И будьте в том уверены, мадам! - громовым голосом подтверждали намерения императора поручик Ржевский и генерал Скобелев. Далее их мнения расходились. Генерал утверждал, что именно так и надлежит обращаться с графинями, на что поручик не соглашался.
– В кустах у Наполеона всегда должен быть спрятан рояль, чтобы страсть графини звучала! – восторженно говорил Ржевский.
– ... и дыба, чтобы тело графини не соскальзывало с рояля, – простодушно заканчивал маркиз де Сад. Жюльена от этих слов страшно страдала, а Жермена просто тащилась. Обе они сидели подле маркиза в испанских сапогах, предлагая – сладостно-умоляюще – любой из дам примерить эту обувку времен инквизиции. Появилась Екатерина Вторая и тут же защелкнула аппарат средневековой пытки на обворожительных ножках Елизаветы Лопухиной. Молодая женщина стала очень быстро терять свое подлинное историческое лицо.