Впрочем, он вроде бы уже понял, о ком идет речь.
— Если я тебя правильно понял, — медленно сказал он, — ты имеешь в виду… Люциуса Малфоя?
— Да, его. Ты удивлен?
— Удивлен… Но не совсем. У меня по этому поводу один вопрос. Ты говорила, что встречала его всего раз до того, как он вспомнил тебя…
— Ладно, не один раз, — призналась я. — А почему тебя не удивило, что эта палочка его?
— Вероятно, потому, что знаю о пропаже палочки Люциуса.
— Вот оно как… Значит, я верно предположила, что вы достаточно близко знакомы. Он твой друг, приятель… или кто там еще?
— Лили, тебе не все ли равно?
— Не все равно, ведь я общаюсь с тобой. И, кстати, раньше общались. Ведь правда? — спросила я, уловив вздох Северуса. — Петунья говорила, что мы когда — то были друзьями. Она не ошиблась?
На этот раз он, будто не выдержав моих вопросов, поднялся из — за стола. Отвернулся к окну. Что может это значить?
А может, амнезия — как раз то средство, с помощью которого можно узнать, как на самом деле относится к тебе человек. И подобными, прямыми, вопросами, можно выявить то, о чем он не рассказал бы будучи уверенный в твоей твердой памяти. Хотя и так не сложно наплести что угодно… и проверить будет не так легко.
Вот я теперь могу полагаться только на слова окружающих меня людей. В первую очередь Петуньи и Северуса. Дамблдор рассказал мне только часть правды. Хорошо, что вообще рассказал, а причину, зачем он солгал мне, я и знать не хотела.
Теперь я сидела и ждала ответа от Северуса. Пожалуйста, будь хоть ты со мной честен, не лги.
— Петунья не ошиблась. Мы познакомились, когда нам с тобой было по десять лет.
— Вот это да… — вырвалось из меня. Двадцать семь лет знакомства, ну, и дружбы, наверное… — Продолжай, пожалуйста, — поспешно сказала я, увидев, что Северус, замолчав, оглянулся.
И сложила руки перед собой, будто примерная ученица.
— Она также не ошиблась в том, что мы общались когда — то. Когда — то, — повторил он. Мне послышалась нотка горечи в его голосе, несмотря на то, что говорил он ровно. — С момента последней нашей встречи прошло не меньше восемнадцати лет. Теперь ты понимаешь, каково мне было, когда я увидел тебя живую и невредимую… выходящую из дома твоей сестры. Однако мы говорим не о том…
— Как не о том? А о чем мы должны говорить?
— О настоящем, а не о прошлом. Например, где ты встретила Люциуса в первый раз…
— Нет, подожди. Я хочу знать, почему мы не общались. Мы что, поссорились? Или, — меня посетила догадка, — из — за того, что я вышла замуж?
Тогда мне было около девятнадцати, самое время для замужества, учитывая то, что в двадцать у меня родился Гарри…
Северус по — прежнему стоял ко мне спиной, но я поняла, что моя контратака попала в цель, по дернувшимся мужским плечам. Может, я ничего и не помню, но интуиция меня не подводит.
— Ясно… — тихо сказала я и заговорила о другом. — Твоего Люциуса я встретила в больнице.
— Во — первых, он не мой, — сказал Северус, повернувшись, когда напрягшая его тема осталась в стороне. — И, во — вторых, почему в больнице?
То, что он был не в курсе, меня нисколько не удивило. Подозреваю, что обо мне вообще никто не знает, и все, кроме нескольких человек, считают меня давным — давно мертвой.
Эта мысль, хоть я немного попривыкла к ней, вызвала слабость в коленях.
— Северус, — я подняла голову, откинув назад длинные волосы, норовившие все залезть в лицо, — как ты думаешь, где все эти годы я находилась? Нет, — сказала я прежде, чем он произнес хоть слово, — сначала скажи, ты знаком с человеком по имени Альбус Дамблдор?
Впрочем, я уже знала, что он ответит.
— Вижу, что знаком. И, несмотря на то, что он наверняка знает о наших взаимоотношениях в прошлом, ни словом не обмолвился тебе обо мне.
— Я так полагаю, можно не спрашивать, когда вы виделись? — спросил Северус, присаживаясь обратно за стол.
— Вопросы, одни вопросы… Я отвечу на часть из них. А потом придет очередь моего сына. Надеюсь, ты больше не будешь отговариваться какими — то срочными делами?
— Лили… я не отговаривался, у меня действительно были дела, которые я не мог отменить. И если ты думаешь, что я пытаюсь как — то помешать тебе встретиться с сыном, то ты ошибаешься.
Ну вот, он сам это сказал. Теперь, по крайней мере, у него есть основание сдержать свое слово.
— Ладно… слушай.
Договаривая последнюю фразу своей истории, я слегка охрипла. Рассказ был не очень долгим, но почему — то не могла настроиться на спокойный, сдержанный тон. Время от времени голос мой повышался и срывался, не выдерживая эмоцонального накала.