Юлий Леонидович откровенно посетовал на глупость своего клиента но, тут же искренне заверил в его невиновности. Кроме этого, прозвучал откровенный намек на то, что если они найдут взаимопонимание, вышестоящие прокуроры не станут отменять принятое Смирновым «законное и обоснованное решение». Естественно, о прекращении уголовного дела. Особо подчеркивалось, что разговор ни о каком вознаграждении не стоит. Смирнов уже давно приобрел характеристику «не берущего», и теперь никто бы не решился на такое. И зачем? Ведь иметь покровителя в лице высшего командира РВСН намного лучше. А уже доставленные неприятности- о них можно и забыть, конечно, если главная цель достигнута . . .
Смирнов постарался не использовать категорических выражений, и они с адвокатом расстались вполне дружески. В крайнем случае, адвокат удалился вполне удовлетворенный результатом разговора. И правда, а чего тут думать! Такой шанс редко кому выпадает! И самое главное, именно трудолюбие и честность Смирнова создали ему репутацию, не позволяющую заподозрить его в чем то криминальном. Тем более, те, кому надлежало его заподозрить, именно этим заниматься и не собирались. Идеальное сочетание!
Вот только в душе Смирнова все было не так просто.
На следующий день ему доложили, что солдат пришел в себя. Причем, доложили не те, кто обязан это сделать немедленно по своим должностным обязанностям, а так, «доброжелатели».
Александр немедленно прибыл в госпиталь и буквально в дверях столкнулся с заместителем командира дивизии по воспитательной работе. К счастью, полковник только собирался войти в палату и сейчас с откровенной враждой поглядывал на него.
В не меньшей растерянности находился и начальник отделения госпиталя, подобострастно сопровождавший «высокого гостя». Теперь, особенно после фразы, во время произнесения которой и появился Смирнов: «Все нормально. Солдат чувствует себя нормально, можете смело говорить с ним на любые . . . », врач растерянно переводил взгляд с одного офицера на другого, в душе явно желая провалиться сквозь пол.
Смирнов ничего не стал говорить, и молча прошел в палату, весьма неучтиво подвинув плечом полковника. Стоит ли удивляться, что ему никто и не подумал мешать.
В палате, рассчитанной на четыре койки находился только один пациент- худощавый парнишка ниже среднего роста. На шее у него отчетливо просматривалась странгуляционная борозда. Солдат удивленно разглядывал посетителя.
- Простите, а Вы кто?
- А Вы кого ждали?
- Доктор мне сказал, что сейчас придет замполит дивизии- полковник. Фамилию его я не помню, но точно помню, как он выглядит. Вы же, майор, и на него явно не похожи. Доктор мне приказал ни с кем больше не разговаривать.
- Даже с мамой. Кстати, а где она? Или у Вас с ней «особые» отношения?
- Она приедет завтра. Так, доктор сказал. Она решила приехать сразу, как только я приду в сознание.
- Так доктор, сказал?
- Да. Так, кто Вы?
- Как тебе сказать. Я действительно не замполит. И разговаривать со мной совсем не обязательно. Давай так сделаем. Я сейчас дам тебе бумагу, где ты напишешь, что ни к кому претензий не имеешь, и я пойду по своим делам, прокурорским. Договорились?
- Прокурорским?
- Да, я следователь прокуратуры и моя фамилия- Смирнов. А потом, общайся с кем хочешь. К сожалению, так положено. Хочешь- не хочешь, а мне необходимо спросить тебя, что же именно произошло. Тем более, вопреки «традиции», посмертной записки не обнаружили. Хорошо хоть тебя успели снять, а так бы долго голову ломали, что же именно произошло.
Солдат как то затравленно взглянул на собеседника и закрыл глаза. Александр терпеливо ждал. Прошло минут десять, пока солдат соизволил продолжить общение.
- Записки действительно не нашли?
- Действительно. Или, как бы тебе более доступно ответить- «зуб даю». Устраивает? Так она все таки была?
Солдат натянуто улыбнулся.
- Не знал, что прокуроры могут так разговаривать.
- Прокуроры могут разговаривать по разному. Ладно, не буду тебя долго мучить. Говори, что произошло. Пока коротко. И пойду я заниматься своими делами. Да, вот тебе копия постановления о возбуждении уголовного дела, прочти, на досуге.
Солдат немного помолчал и начал рассказывать.
Он прибыл в полк после учебки полгода назад. В учебке служба шла нормально. Он хорошо учился и командиры пророчили ему безбедную жизнь в части. Он даже начал подумывать о службе по контракту. Отличные характеристики и оценки послужили основанием для назначения на престижную должность в шифровальный отдел. Именно этой специальности его и учили в учебке. Попасть на эту должность являлось вершиной мечтаний очень многих солдат. Службу несли в отдельном здании. Основной контингент контрактники, в основном, женщины. Все размерено и спокойно. Никаких тебе неудобств, в виде торчания на посту в мороз, рытья окопов и еще многого другого. Питание в столовой командного пункта по летной норме. В свободное от дежурств время никто не мешает отдыхать, так как на смене требуется предельная внимательность, и никто не желал рисковать, подставляя себя в качестве виновника в срыве боевой задачи пусковых установок ядерных ракет находящихся на постоянном боевом дежурстве. В общем, перспективы самые радужные. Были . . .
С первого дня у него не заладились отношения с непосредственным начальником – старшим лейтенантом, требовавшим зазубривания наизусть огромного количества инструкций и других документов. Сначала он попытался выполнять поставленные задачи, но скоро понял, что такое ему не под силу. Бесконечное зазубривание огромного количества материала отнимало много сил, что мешало качественно выполнять прямые должностные обязанности. Он стал рассеянным и начал допускать ошибки. Чувство ответственности заставило обратиться к старшему лейтенанту, с просьбой избавить от зазубривания ненужного, по его мнению, материала. Например, положений Устава гарнизонной и караульной службы, инструкций и должностных обязанностей других подразделений. Это вызвало у старшего лейтенанта вспышку агрессии. Офицер обвинил подчиненного в тупости, а потом и избил. С этого времени жизнь превратилась в настоящий кошмар. Старший лейтенант с нескрываемым наслаждением издевался над ним, оскорблял, бил. При этом, как ему показалось, офицер при этом испытывал наслаждение.
Понимая, что необходимо попытаться найти выход их сложившейся ситуации он обратился к замполиту роты и попросил перевода в другое подразделение. Действительно, если он не справляется с этой работой, путь назначат на другую, не такую ответственную.
Решение оказалось явно ошибочным. Замполит роты передал содержание разговора старшему лейтенанту, что привело того в ярость. С этих пор офицер начал еще более жестоко и извращенно издеваться над подчиненным. Например, теперь бил аккуратнее, без следов. Кроме этого, он нашел другой эффективный способ издевательства. К этому времени наступила зима. Морозы стояли под тридцать градусов. Старший лейтенант заставлял его одевать на летнюю форму общевойсковой защитный комплект (ОЗК) и противогаз, после чего он по несколько часов выполнял различные упражнения на улице. После этих занятий он в таком виде находился на боевом посту. Любое отклонение от установленных требований заканчивалось избиениями. От такого напряжения он стал часто терять сознание. Наконец, измотанный до предела он не выдержал и заснул во время дежурства, пропустив поступивший сигнал. Это происшествие вызвало волну разбирательств и наказаний. Досталось и старшему лейтенанту. Произошедшее потом оказалось настолько страшным, что он даже сейчас не может об этом рассказать без содрогания. Закончив «воспитательные мероприятия» старший лейтенант отправился домой, пообещав в случае повторения подобной ошибки устроить такое, что по сравнению с уже произошедшим, покажется приятным времяпровождением.