Стараясь не шуметь, он опустился в одно из кресел. И впервые с момента своего прихода по-настоящему рассмотрел малыша, чувствуя, как внутри него, словно воздушный шарик, растет, ширится и рвется ввысь непередаваемая радость. До тех пор, пока не взял на руки собственного сына, он даже не представлял, какое это несказанное чудо — дети.
Мей села на постель и, поджав ноги, обхватила их руками. Она сидела и просто смотрела, положив подбородок на колени. Затем, словно прочитав мысли Эндрю, улыбнулась трепетной материнской улыбкой.
— Он прелесть, правда?
Понимая, что перехлест эмоций ей сейчас ни к чему, Эндрю помедлил, чтобы справиться с судорогой в горле, а затем ответил:
— Да, теперь, когда ему заткнули рот, несомненно.
Измученная Мей облегченно вздохнула.
— А я-то думала, с ним случилось что-то непоправимое.
Эндрю насмешливо посмотрел на нее.
— Если нарушают наш режим кормления, мы, Макги, и впрямь считаем, что произошло нечто непоправимое.
— Жаль, что ты не сказал мне об этом раньше, — тихо произнесла она.
Эндрю ухмыльнулся и приподнял бутылочку повыше. Мей кивнула в его сторону.
— Знаешь, а у тебя хорошо получается.
— У меня большая практика. — Эндрю весело взглянул на нее. — В нашем доме новорожденные были общей заботой.
В глазах Мей появился намек на улыбку.
— По крайней мере, у одного из родителей есть опыт. Я никогда не держала на руках ребенка, до тех пор, пока мне не вручили его в родильной палате.
Что-то в ее замечании насторожило Эндрю. Но он уже давно усвоил, что есть вопросы, которые с мисс Мей Поллард не обсуждаются. Он проверил, сколько смеси осталось в бутылочке, и вытащил соску.
— Хватит, маленькое существо. Пора срыгнуть.
Затем поднял сына к своему плечу и дважды похлопал по спинке. Немедленной наградой ему было такое срыгивание, что головка ребенка дернулась. Эндрю усмехнулся.
— Звучит так, словно он с приятелями под завязку налакался пива.
Вытянув ноги, Эндрю снова положил сына на колени, поудобнее устроился в кресле и принялся подыскивать слова, чтобы высказать то, что считал необходимым. Эндрю хотел, чтобы Мей знала, как он корит себя за отсутствие в тот момент, когда она больше всего нуждалась в нем. Наконец, серьезно посмотрев ей в глаза, он проговорил:
— Я очень сожалею, что тебе пришлось пройти через все это одной. Мне следовало быть рядом.
Мей смущенно пожала плечами, на ее щеках появился легкий румянец.
— Я прекрасно справилась сама. И насколько припоминаю, это я настояла на твоем отъезде. — Она помедлила, прежде чем сказать: — Но рада, что сейчас ты здесь. Я едва не потеряла голову.
Он задержал на ней взгляд, испытывая целую гамму чувств. Но самым сильным из них была злость. И Эндрю снова опустил глаза на сына. Проклятье, он хотел быть рядом с ней постоянно. Однако все, что у них осталось, — это осколки, скрепляемые только этим семифунтовым существом, ворочающимся у него на руках.
Эндрю воспользовался сыном как предлогом, чтобы уйти из спальни.
— Переменю-ка я у него подгузник.
Не глядя на Мей, он встал и схватил подгузник из стопки, лежавшей на гладильной доске, затем примостил ребенка на своем плече и направился к двери. Но больше всего ему сейчас хотелось проломить кулаком стену.
В детской он положил малыша на пеленальный столик, стараясь усмирить злость, кипевшую в нем, и заставил себя сосредоточиться на предстоящем деле. Эндрю не был уверен, что у него получится, — он уже давно не менял подгузников у детей, тем более у таких маленьких.
К тому моменту, когда Эндрю убрал мокрый подгузник и заменил его чистым, от сердца у него немного отлегло. Теперь он был в состоянии взглянуть на вещи более здраво и понять: из всех ударов, которые Мей нанесла ему, самый болезненный пришелся по его гордости. Только то, что он по уши влюбился в нее, вовсе не свидетельствовало о наличии ответного чувства с ее стороны. И возможно, эта мысль была для него самой мучительной.
— Эндрю…
Не поднимая глаз, он закончил застегивать пуговицы ползунков.
— Что?
Мей говорила очень тихо, со странной интонацией, словно и ей приходилось ступать босыми ногами по раскаленному песку:
— Тебе приготовить кофе или что-нибудь еще?
Несколько мгновений он молчал, стараясь избавиться от неприятного осадка в душе, затем взглянул на нее.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу.
Судя по выражению лица, Мей понимала, что разозлила его, и боялась, что он уйдет и больше не вернется. Догадываясь, что только увеличивает и без того невыносимое для нее напряжение, Эндрю опять повернулся к сыну и, стараясь не выдать своих чувств, произнес: