— Речь идет о женщине, с которой я встречался. Я думал, у нас может получиться что-то серьезное, но она порвала со мной прошлой осенью.
— Это, случайно, не мать твоего новорожденного сына?
Он свирепо уставился на телефон.
— Откуда, черт возьми, тебе это известно?
— Эй, я пью кофе с твоей матерью по меньшей мере раз в неделю.
— Проклятье!
— Полегче, полегче, Эндрю!
— Как думаешь, моя мать хоть раз в жизни удержала что-нибудь при себе? — выпалил он.
На другом конце провода отчетливо хихикнули.
— Ну, она не рассказывает мне всего. Например, я не знаю, какого цвета белье на тебе сегодня. — Звук в трубке стал тише, словно она отодвинула ее ото рта. — Мои поздравления, папочка. Ты станешь замечательным отцом.
Искренняя симпатия, звучавшая в ее голосе, вызвала у Эндрю легкий спазм в горле.
— Спасибо. Сын у меня и сам замечательный.
— У нас еще будет долгий разговор о твоем парне, но сейчас давай поговорим о том, что тебя мучает.
Былая усталость снова охватила Эндрю, когда он наконец выложил все.
— Не уверен, брали ли ее под опеку суда. Может быть, нужные записи и не сохранились вовсе.
— Ты знаешь ее полное имя и дату рождения?
Он сообщил ей, а затем добавил:
— В старших классах она училась в Хелене.
Последовала длинная пауза — наверное, Рут записывала сведения, а затем сказала:
— Ничего не гарантирую, но посмотрю, что могу сделать. Записи старые, возможно, уже в архивах, а может, и уничтожены. Трудно сказать наверняка. Но я постараюсь.
— Рут…
— Да?
— Пусть это останется между нами, ладно?
— Только между нами, Энди, — заверила она его со спокойной уверенностью.
— Спасибо, Рут.
После этого разговора Эндрю уже не мог ни на чем сосредоточиться. Он был взвинчен и раздражен. Поэтому, оказав большую услугу своей бригаде, заперся в кабинете и часа два заставлял себя работать с бумагами. Но от этого ему стало только хуже. Выйдя уточнить какие-то цифры, он ни с того ни с сего набросился на столяра, после чего решил окончательно избавить всех от своего присутствия, взвалив дела на плечи Витторио. Перед тем как уйти, он написал записку бухгалтеру с распоряжением о солидной прибавке к жалованью своему зятю. Эндрю так бессовестно увиливал от работы, что впору было бы отдать тому половину в деле.
Уже у двери его настиг телефонный звонок. Вздрогнув от неожиданности, он поспешно вернулся и взял трубку.
— Эндрю Макги.
В голосе матери звучала добродушная насмешка:
— Я рада, что ты еще помнишь свое имя!
— Не остри, ма, мне не до шуток.
— А поговорить со мной ты можешь? — спросила она.
— Вполне. Что ты хотела сказать?
Кристин на мгновение заколебалась, и Эндрю услышал, как мать перевела дыхание.
— Мы с папой идем в этот уик-энд на турнир по гольфу, поэтому решили перенести традиционный семейный сбор на следующие выходные. Соберутся все. Было бы очень мило, если бы ты привез с собой Мей и малыша. Все просто умирают от желания познакомиться с твоим сыном.
Около минуты Эндрю обдумывал предложение матери, а затем спокойно ответил:
— Позволь сначала мне обсудить это с Мей.
— Постарайся уговорить ее, Эндрю. И папа, и я считаем, что очень важно, чтобы она познакомилась со всей семьей.
Он ответил с не меньшей серьезностью:
— Я тоже, ма.
Испытывая необходимость побыть вдали от всех, он направился домой, в свой тихий пустой особняк. Эндрю купил его ради вложения капитала два года назад, намереваясь сделать косметический ремонт, а затем снова выставить на продажу. Но все обернулось иначе. В какой-то момент он понял, что очень привязался к этому старинному кварталу, когда-то очень фешенебельному, обширному участку с огромными деревьями во дворе, тихой улице с высокими каменными оградами. Именно о чем-то подобном он всегда мечтал. Стены двухэтажного здания были добротными, крепкими, но внутри царила разруха.
Когда Эндрю приступил к реставрации, выяснилось, что расходы на нее превысят цену, за которую он купил дом, поэтому пришлось решать, что стоит сохранить в первозданном виде, а что — нет. Но выяснилось также, что ему хочется сохранить все — прекрасные оштукатуренные стены, потолки с лепниной, добротные дубовые облицовочные панели, которые были покрыты столькими слоями лака и краски, что потребовались месяцы, чтобы очистить их. А когда отциклевали полы, обнаружилось, что они сделаны из эффектно подобранных по текстуре кленовых дощечек, а не из дуба, как полагали вначале.
Но как бы ни был Эндрю привязан к тому, что его сестры называли «делом всей жизни», в этом доме теперь поселилась гулкая пустота. В нем почти не было мебели, за исключением кабинета и спальни. Не было ставшего уже привычным беспорядка. Не звучал детский плач. Это были просто пустые, в разной степени отреставрированные комнаты.