— Твоя бабушка просто чудо, — словно в ответ на его мысли тихо проговорила Мей. — Она, наверное, с ужасом думала о переезде сюда, где никого не знала, где все говорили на непонятном языке. Это требует огромной храбрости. — Она взглянула на Эндрю. — У тебя прекрасная семья… Спасибо, что не дал мне отвертеться. Все было чудесно.
— Я рад, что тебе понравилось, Порой они могут быть очень утомительными.
Эндрю резко обогнал машину, которая тащилась перед ними, ища выход напряжению, владевшему им. Если бы не этот аромат нагретой солнцем кожи, исходивший от нее! Если бы не ее близость! Эх, превратиться бы ему сейчас в камень!
Ну, как иначе продержаться ближайшие пару часов, не наделав глупостей? Если бы у него хватало мозгов, он придумал бы какой-нибудь предлог, чтобы уехать на ночь к себе домой, но Мей могла неправильно его понять. А меньше всего ему хотелось бы разрушить то, что удалось достичь за сегодняшний день. Но он боялся, что от единственного прикосновения к ней кровь бросится ему в голову.
Когда Эндрю парковал машину перед домом, он был уже на пределе. Следовало что-то срочно предпринять, чтобы прийти в полное изнеможение, иначе он потеряет рассудок. Например, пробежаться. Приняв решение, Эндрю почувствовал себя лучше и ослабил хватку на рулевом колесе. Он разгрузит вещи, удостоверится, что с Мей и малышом все в порядке, затем переоденется в спортивный костюм и будет бегать до тех пор, пока не испарится его опасное состояние.
Ощущая нечто, что точнее всего можно было бы описать как сексуальную клаустрофобию, Эндрю вынул ключи из замка зажигания и вылез из машины.
— Бери Алекса, — натянуто проговорил он Мей. — А я отнесу наверх все остальное.
— Хорошо, — очень тихо сказала она. Эндрю стиснул зубы, испытывая огромное желание треснуться головой о крышу машины. Он ведь поклялся, что не будет делать этого! Не будет заводиться при одном лишь взгляде на нее.
Когда он вошел в холл, нагруженный сверх меры, Мей уже ждала его в кабине лифта. Она не говорила ни слова, просто стояла, покачивая Алекса и глядя на мигавшие на табло лампочки. Из лифта Мей вышла первой. Дверь в квартиру была уже открыта, когда он подошел к ней. На лице Мей было знакомое чопорное выражение, и это странным образом возбудило его еще больше.
Втащив вещи в детскую, Эндрю распахнул дверцу шкафа, достал спортивную сумку и вывалил ее содержимое на кровать. Ругая себя последними словами, он, перебрав вещи, нашел пару кроссовок и велосипедные шорты. Ему вообще не следовало целовать ее. Тогда он смог бы держать себя в узде. Но нет, полез в самое пекло! Теперь приходится расплачиваться за это. Он может добежать до Аляски и обратно, чтобы истребить свои желания, но потом вернуться и приняться за старое.
Дверь в спальню была закрыта, и Эндрю помедлил, прежде чем открыть ее. Мей сидела в темноте и кормила сына. Едва скрипнула дверь, она поспешила утереть склоненное лицо.
Не отпуская ручку, Эндрю внимательно посмотрел на нее, затем, вздохнув, пересек комнату и сел на корточках перед Мей. Глядя в пол, он некоторое время искал нужные слова.
— Дело не в тебе, Мей. Во мне. Я просто должен выпустить пар, поэтому хочу пробежаться. Хорошо?
Избегая смотреть на него, она спросила:
— Ты вернешься?
Он обхватил ее за шею и легонько тряхнул.
— Да, я вернусь. Но если бы ты была предусмотрительнее, то не позволила бы мне возвращаться.
Уголок ее рта дрогнул, и Эндрю понял, что если сейчас же не уберется куда подальше, то натворит глупостей. От нее все еще исходил какой-то солнечный аромат, только теперь он смешивался с запахом грудного молока, и его тело охватил огонь. Только этого ему не хватало!
Эндрю поспешно поднялся.
— Я ненадолго.
Как же! Чтобы взять себя в руки, ему придется добежать, по крайней мере, до Денвера.
8
Пробежка поначалу не приносила облегчения. Мысли о Мей, воспоминания о вкусе ее губ ни на шаг не отставали от него. Тогда он прибавил скорости и перестал считать кварталы. Эндрю понятия не имел, сколько миль пробежал, но когда вернулся к дому Мей, его легкие горели, а левую ногу свела судорога, которая напрочь изгнала из головы все мысли. Войдя в вестибюль, он взлетел на два пролета и принялся массировать ногу. Черт, он и забыл, как это может быть больно!