— Не знаю. Может, ищем просветления?
— Иди домой, сумасшедший, — посоветовал он брату. — Только дураки разгуливают в три часа ночи.
Джек поднял брови.
— Вот как? А я-то думал, только дураки влюбляются.
Эндрю так поддал ему плечом, что Джек чуть не упал.
— Если будешь продолжать в том же духе, — притворно возмутился брат, — то скоро останешься совсем один!
Однако, вняв совету, поспешно зашагал к своей машине.
Когда Эндрю подходил к входу в больницу, его уже по-настоящему трясло. Он остановился, чтобы отряхнуть снег с кроссовок, и заметил сугробик на почтовом ящике. Вот находка! Мей как раз нужно нечто этакое, чтобы привести в порядок разбитые губы. Ей, конечно, прикладывали компрессы, но это мало помогало. Он слепил снежок и вошел в стеклянную дверь.
Медсестра, заполнявшая карты за стойкой, подняла на него удивленный взгляд и сказала:
— О, мистер Макги. А мы думали, вы ушли домой.
Эндрю мысленно выругался. Прекрасно, теперь Мей решит, что он бросил ее. Он поспешил в палату, и первое, что ему бросилось в глаза, — это полное безразличие Мей к окружающему. Эндрю никогда не видел ее такой отрешенной. Но вот в ее взгляде засветилось облегчение, и у него сильнее забилось сердце. Эндрю держал руку за спиной, снег уже начинал таять, и между пальцами сочилась вода.
— Я кое-что принес для твоей губы.
Он присел на край кровати и показал то, что было у него в ладони. Мей подняла на Эндрю изумленный взгляд.
— Снежок! — Как будто это был самый лучший подарок из всех, какие она получала от него. — Даже не верится — ты принес мне снежок!
Завернув снег в полотенце, Эндрю протянул его Мей. Закрыв глаза, она осторожно прижала компресс ко рту. Эндрю вдруг безумно захотелось, чтобы его губы оказались на месте снежка. Он стиснул зубы, испытывая отвращение к себе. Боже, думать о таком, когда она — один сплошной ушиб!
Чтобы чем-нибудь себя занять, Эндрю отодвинул тумбочку от кровати и поставил на ее место кресло. Затем уселся и вытянул вперед ноги. Не открывая глаз, Мей высвободила руку из-под одеяла и сунула свою ледяную ладонь под ладонь Эндрю. Он увидел, как запульсировала жилка на шее Мей, когда их пальцы переплелись.
В шесть часов утра принесли огромную корзину роз. Эндрю знал, чья это затея, как знал и то, что посыльный ни за что никуда не потащился бы в такую рань. Джек обо всем позаботился лично.
Эндрю, чувствовавший себя так, словно и сам побывал в автокатастрофе, по-прежнему сидел в кресле. Но несказанно обрадовался, когда, едва открыв глаза, Мей первым делом проверила, здесь ли он. Мей выглядела лучше — и в то же время хуже. Благодаря холодному компрессу опухоли на лице и губе спали, и на них появилась краска, заметная даже в свете ночника. Но ушибы начали темнеть, и, как и предполагал Эндрю, под глазом проявился большой синяк.
Проведя ночь в кресле, он так устал, что не мог шевельнуться, но все же заставил себя улыбнуться и помахать Мей, когда та посмотрела на него.
— Ух ты! — воскликнула медсестра, поставив корзину на столик в ногах кровати.
Да, зрелище и впрямь было впечатляющим. Сестра подала Мей конверт. Эндрю смотрел, как она достает карточку, и в голове его — правда, не без труда — зародился план. Ему нужно побриться, принять душ. И поспать хотя бы часа четыре.
Мей прочла карточку и рассмеялась. Громко, по-настоящему. Изумленный Эндрю вскочил и выхватил карточку из ее руки. На ней был нарисован жокей, горюющий над упавшей лошадью, и мчащийся прямо на него табун диких коней. Надпись внизу гласила:
«Когда вы думаете, что хуже быть не может, происходит еще худшее».
Эндрю усмехнулся и вернул ей карточку.
— Очень вдохновляет.
Продолжая улыбаться, Мей осторожно села. Поморщившись, дотянулась до букета и погладила белые, с зеленоватым оттенком лепестки.
— Они просто чудесны!
Эндрю молчал. Подол ее рубашки задрался, и взору открылся ужасающий кровоподтек на бедре. Он уставился на носки кроссовок, только сейчас осознав, как близка была Мей к гибели.
Медсестра закончила осматривать Мей и, поправляя подушку, сказала:
— Я знаю, что вы сейчас испытываете. Два года назад я тоже побывала в автомобильной аварии и единственное, о чем мечтала, — это выбраться из кровати и помыть голову. Только нужно быть осторожнее, чтобы не намочить шов.
Мей с благодарностью улыбнулась ей.
— Это было бы замечательно.
— Тогда я посмотрю, что можно сделать. А потом мы отправимся немного погулять, — сказала медсестра выходя.
Тем временем Эндрю искоса наблюдал за Мей и решал, что нужно сказать, и как это сделать. Он много думал этой ночью и пришел к некоторым выводам. Во-первых, он окончательно уверился в том, что Мей считает себя виноватой во всем плохом, что происходит с ней и окружающими. Во-вторых, учитывая это, он не может полностью полагаться на нее. Его не будут покидать напряжение и чувство неуверенности — словно он идет над пропастью по проволоке, не видя собственных ног.