И тут мама не выдержала и расплакалась. Она взглянула на свои трясущиеся руки и разрыдалась особенно громко в кухонной тишине. Я подошла к ней, не зная, как поступить. Но тут, к счастью, подоспел отец.
— Грейс! — Он стоял в коридоре, ведущем в кабинет. — Солнышко, все будет хорошо.
У мамы затряслись плечи.
— Боже, Эндрю, что мы… — выдохнула она.
Папа обнял маму, полностью закрыв ее своим огромным телом. Она зарылась головой в его грудь, продолжая сотрясаться от рыданий. Я тихо ушла в столовую и села там, с ужасом слушая, как мама плачет, — видеть ее у меня просто не было сил.
Наконец папа ее успокоил и отправил в душ и спать. Затем пришел ко мне.
— Твоя сестра тяжело больна. Она истощена и, по-видимому, уже много месяцев питается неправильно. Вчера ее организм просто не выдержал.
— Она поправится? — спросила я.
Папа провел рукой по лицу и слегка помедлил с ответом.
— Врачи считают, что Уитни необходимо направить в больницу на принудительное лечение. Для нас же с мамой главное — ее здоровье.
— То есть домой она не вернется?
— Пока нет. Лечение длится не один день. Посмотрим, как оно пойдет.
Я взглянула на свои руки, прижатые к холодному деревянному столу.
— Когда я вчера ее увидела, то…
— Знаю. — Папа встал. — Но теперь ей окажут необходимую помощь.
Я кивнула. Конечно, папа не будет обсуждать мои чувства. Он предоставил факты, сообщил прогноз. Этого достаточно.
Уитни пролежала пару дней в больнице, а потом ее направили на принудительное лечение. Она его так возненавидела, что перестала разговаривать с родителями, когда они ее навещали. Тем не менее постепенно Уитни становилось лучше — она стала набирать вес. В канун Рождества приехала Кирстен и вместо праздничного веселья обнаружила измученных, взволнованных родителей и меня, пытающуюся не путаться под ногами. И все же за обедом она не замедлила нас огорошить:
— Я приняла решение. Я больше не хочу работать моделью.
Мама отложила вилку:
— Что?
— Мне надоело. — Кирстен глотнула вина. — И, по правде говоря, уже давно. Я и так почти не работаю, но, по-моему, лучше сообщить вам о моем решении официально.
Похоже, маме стало только хуже. Она устала, измучилась, а тут еще такое. Папа взглянул на нее:
— Кирстен, не спеши.
— А я и не спешу. Я все обдумала. — Она единственная продолжала обедать, накалывая на вилку картошку. — Давайте взглянем правде в глаза: весить сто пять фунтов я никогда не буду. И сто пятнадцать тоже.
— Но ведь у тебя и так много работы, — сказала мама.
— Немного, — поправила ее Кирстен. — На жизнь все равно не хватает. Я работаю моделью с восьми лет. Сейчас мне двадцать два. Я хочу заняться чем-то другим.
— Например? — спросил папа.
Кирстен пожала плечами:
— Пока не знаю. Я встречаю гостей в ресторане, кроме того, подруга предложила мне работать администратором в салоне. Так что денег хватит. Возможно, я пойду учиться.
— Учиться? — поразился папа.
— А чего ты так удивился?
На самом деле я сама дар речи потеряла. Кирстен бросила колледж в Нью-Йорке, да и школу не сильно жаловала. В старших классах постоянно прогуливала либо из-за работы, либо из-за очередного грязного и не обремененного моральными устоями паренька.
— В моем возрасте большинство девушек уже окончили колледжи и делают карьеру. Я как будто упустила в своей жизни что-то важное, понимаете? Хочу получить диплом.
— А что мешает тебе учиться и по-прежнему работать моделью? — спросила мама. — Зачем ударяться в крайности?
— Других вариантов нет, — отрезала Кирстен.
При иных обстоятельствах родители, возможно, продолжили бы спор. Но они слишком устали. Кирстен всегда отличалась прямотой, и на этот раз ее упрямство победило. Конечно, вряд ли стоило удивляться ее решению — сестра уже давно не увлекалась модельным бизнесом. Но, учитывая болезнь Уитни, все несколько усложнилось. Особенно для меня.
Уитни за месяц набрала десять фунтов. Когда ее выписали, она решила вернуться в Нью-Йорк, но родители заставили ее остаться дома, поскольку врачи сказали, что если Уитни снова будет работать моделью, то вся польза от лечения сойдет на нет. С января она стала посещать врача два раза в неделю, а все остальное время сидела дома в дурном настроении. Кирстен же сдержала слово и, работая на двух работах, записалась на занятия в колледже. К всеобщему удивлению, учитывая ее поведение в старших классах, она очень полюбила учиться. Названивала нам каждые выходные и радостно рассказывала про колледж во всех подробностях. И снова сестры были полярными и одинаковыми одновременно. У каждой началась новая жизнь, но лишь у Кирстен — по ее собственному выбору.