Из-за поворота жужжа, появилась оранжевая резиновая моторка.
- Однако. Какие люди!
Пашка, сидевший лицом к реке, приподнял обе брови. Ник с Лерой тоже повернулись к удаляющейся лодке, но увидели только спину здоровяка, управляющего мотором.
- И кто там был? - Лера покосилась на свой кулончик.
Пока друзья отвернулись, Пашка завладел последним блинчиком и сразу от него откусил.
- Маринэ с компанией. И на моторе кто-то смутно знакомый. Из-за очков и сомбреро не разглядел.
- Это ты на Маринэ засмотрелся. Она в купальнике была? - Ник запил свой доеденный блинчик кофе.
- Откуда я знаю. Халатик на ней был. Но... в целом... суммируя прошлые наблюдения... Что там нам Серафима чертила-вещала на элективе про изучение в студенческом будущем кривых второго порядка?
- Не кривые, а плавные. И наблюдения твои не прошлые, а пошлые. 'Мечтали юные о зрелых женщинах, мечтали древние быть рядом с юными...' Остыньте. Вопрос: что ей здесь нужно?
Лера всё смотрела вдоль реки, вслед уже скрывшейся моторке.
'Почему эта компания оказалась именно здесь и именно сейчас?'
- Лер, откуда строчки?
- Не помню.
- А чего ты так напряглась. Думаешь, это она на меня бревно хотела уронить? Её и рядом не было, и кто знал, что я нырнуть решу именно в этот момент?
Ник скользил взглядом по спине Леры, от собранных в пучок волос до зарывшихся в песок пальцев ног. Сегодня на ней был тёмно-синий, вполне скромный купальник.
- Надеюсь. - Лерка распустила волосы. - И не пялься на меня. По тебе Светка сохнет, её и рассматривай.
- Милые бранятся - только тешатся, - Пашка зевнул и вышло не очень внятно.
- Сам ты чешешься, - запустила в него пустой пластиковой бутылкой Лера.
- Не чешутся, а тешутся, то есть получают некоторый вариант удовольствия. Мусорить не будем. Потомки нас за это ещё не раз вспомнят, - Пашка засунул пойманную бутылку обратно в сумку.
- За то, что мусорим или за то, что не мусорим?
- За всё. Вернёмся к зрелым женщинам. Маринэ права в том, что экзаменов нам не избежать.
- И что? - Ник приподнялся на локтях. - Все сдают, и мы будем сдавать. Возможно, даже успешно. Мне родители ещё с лета репетиторов навязывают. Но я держись. Денег у них и так впритирочку.
-Как все? Не-е-ет. Фёдорман учил, что у задачи обычно существует несколько способов решения. - Пашка тоже перевернулся на живот. - Вот представим себе экзамены в виде стены. Её можно пробивать, перескочить, подкопаться, обойти с левой или правой стороны... Из чего следует, что прямой путь один, а обходных гораздо больше.
- Ещё можно пойти в другую сторону, - Лера повернулась к мальчишкам.
- Тоже вариант. Единственно, что не получится -это пройти в гостеприимно распахнутую дверь. Её не будет.
Теперь все трое лежали головами к единому центру, представляющим собой последнее яблоко. Лерка испытующе посмотрела на мальчишек.
- Поровну или по-честному?
- Ладно, твоё. - Ник протянул ей яблоко. - А если действительно взяться 'за ум' и начать учиться?
- Спасибочки, - Лерка начала натирать яблоко о полотенце до блеска. - Учиться - дело, говорят, полезное...
- Некоторым учиться уже поздно, да и времени нет, - опять зевнул Пашка. - Зато есть бередящее сознание чувство несправедливости. Вот, учителя более-менее знают свои предметы, курсы или как их там... Обращаю внимание - свои. А мы должны знать все, да ещё проявлять усердие. Причём всучить нам норовят просроченную продукцию. Физика вот почти вся девятнадцатого века...
- Ну, завёлся. Человек будущего, - Ник приподнялся и начал собирать вещи. - Тебе вещают о том, что было. А то, что будет, придумывай сам. Зачем дана вам, батенька, голова? Обратно ты на вёслах.
- Всё согласно анекдота: 'А ещё я ею ем!' Конечно 'плыть по течению' с моральной точки зрения несколько предосудительно, но легче и посему я не возражаю.
Вёсла скрипели уключинами, ялик нёсся вниз по реке, провожаемый завистливыми взглядами владельцев плоскодонок.
- - -
Из всей троицы только Николс жил в полной, по педагогическим понятиям, семье. Сам Ник считал, что переполненной, поскольку наличествовали кроме папы с мамой ещё сестра двенадцати лет и братик семи лет от роду, шустрый не по годам. Ещё была бабушка, но она жила отдельно в своей старенькой малометражке.
Лера была на попечении у тёти с её очередным мужем, который номинально считался дядей. Мама практически всё время была у бабушки, куда саму Леру пока почему-то не пускали. Мама умела закрыть любые прения по этому вопросу. Тётя тоже избегала разговоров на запретную тему. Вот про своих мужей - другое дело. Позапрошлый дядя был штукатуром с театральным уклоном. Помимо просмотра приезжающих лицедеев устраивались ещё выезды в соседний райцентр, где имелся свой драматический театр и даже в губернскую столицу. Прошлый дядя ремонтировал машины и любил романсы под гитару, постепенно привив устойчивую ненависть к этому жанру у всех соседей. Ныне проживающий дядя (постоянного места работы у него не было) оказался почти абсолютно безвредным для окружающих, поскольку занимался стихосложением, в основном по ночам и стеснялся декламировать свои творения вслух. Кстати, Лера вспомнила, что те строчки про 'юных' и 'зрелых' были из его сочинений. В связи с исчезновением музыкально-вокальной составляющей мирный договор с соседями со временем вновь был заключён. Тётя Ира даже начала беседовать с ними у подъезда.