Я сжал челюсти:
– Не надо. Так. О ней. Говорить.
Они переглянулись.
– Черт! – сказала Гвен.
– Ну, капец, – сказала Ив.
Через час Жаклин и Хеллер вышли из кафетерия с промежутком в несколько минут. Уходя, Хеллер притормозил возле ее столика, чтобы сказать, как он был рад тому, что она наверстывала пропущенное. Я их не слышал, но понял, о чем шла речь, поскольку именно это Чарльз сказал мне утром.
Поговорив с ней, он подошел ко мне и еще раз похвалил ее успехи. А она смотрела на нас. Мне вспомнилось крылатое выражение, которое часто употреблял мой дед: «Сеть хитрую готовься ткать, когда впервые вздумал лгать»[16]. Теперь я испытал на собственной шкуре, каково путаться в этой сети.
В оставшуюся часть смены посетителей было так мало, что менеджер спросил, не хочет ли кто-нибудь из нас уйти домой. Я выразил такое желание. Ив и Гвен снова многозначительно переглянулись: раньше я никогда не отказывался от рабочих часов.
Когда я одевался, Гвен заглянула в подсобку:
– Лукас?
– Чего? – вздохнул я, оборачиваясь к ней.
Задумчиво поджав губы, она тронула мою руку, а потом сказала:
– Я понимаю: Ив иногда бывает резковатой…
Я усмехнулся:
– Да что ты! Никогда не замечал!
Она улыбнулась, и от ее глаз разбежались лучики. Со мной опять разговаривала прежняя Гвен.
– Мы обе беспокоимся о тебе и не хотим видеть, как ты мучаешьcя.
Я застегнул молнию на куртке. Она была из мягкой кожи шоколадного цвета. Я никогда не позволил бы себе такую вещь. Синди и Чарльз подарили мне ее на день рождения, когда я учился на первом курсе. Тогда она была мне великовата, а теперь – в самый раз.
– Я большой мальчик, Гвен. Могу сам о себе позаботиться. И уже давно это делаю.
– Конечно. Я знаю. Просто… будь осторожен. Иные люди не стоят боли, которую они нам причиняют. Даже если мы можем ее пережить.
Она никогда не говорила об отце своего малыша, но я знал, что сейчас она делилась собственным опытом. Я не видел ничего общего между Жаклин Уоллес и эгоистичным кобелем, которому не хватило мужества признать собственного ребенка. О Жаклин мне было известно то, чего я никому не мог рассказать.
– Спасибо, Гвен. Я буду осторожен, – пообещал я.
Опять ложь.
Придя домой, я сделал себе сэндвич, поделившись индейкой с Фрэнсисом – как три года назад, когда он впервые ко мне заявился. Я жил в этой квартире всего месяц. Прихожу – а там еще один постоялец, которого никто не звал. Несмотря на то что Хеллеры жили через двор, меня, как ни странно, беспокоило чувство изолированности от людей. Когда я жил у отца, мы мало разговаривали, и все-таки он был дома, рядом. Мне не хватало не столько общения, сколько простого присутствия живого существа.
– Что скажешь? – спросил я теперь, бросая Фрэнсису в миску последний кусочек индейки. – Стать мне ее «плохим парнем»? По-моему, лучшего кандидата на эту должность ей не найти. – Я взял телефон и отыскал номер Жаклин. – «Скажи это сейчас или молчи вечно».
Покончив с ужином, Фрэнсис перешел к умыванию.
– Молчание – знак согласия, – подытожил я, отправляя Жаклин эсэмэску с извинениями за то, что в «Старбаксе» даже не подошел с ней попрощаться.
«Наверно, было неловко из-за доктора Хеллера?» – ответила она.
Черт возьми! «Неловко» – это мягко сказано.
Я написал, что хотел бы ее нарисовать, и уставился в экран, ожидая ответа. «Тебе нужен плохой парень, Жаклин? – думал я. – Ладно. Тогда попробуй меня».
Она отписала: «ОК».
Я спросил номер ее комнаты и пообещал подъехать через пару часов.
Жаклин написала Лэндону (примечательно, что она сделала это именно тогда, когда сидела в «Старбаксе»). Поблагодарила за настойчивую рекомендацию заполнить вопросный лист. Утреннюю проверочную работу она сделала на отлично: в этом я был уверен процентов на девяносто девять. Мне захотелось написать ей ответное письмо, но я не стал. Сегодня вечером никакого Лэндона не будет.
Пройти в общагу оказалось очень просто. Достаточно было крикнуть кому-нибудь входившему: «Эй, друг! Не закрывай дверь!» Поднимаясь по задней лестнице, я весь пылал.
Я не соврал: мне действительно хотелось нарисовать Жаклин. И наверное, на этом все. Пока.
Я тихо постучал, не обращая внимания на торчавших в коридоре студентов. Она не ответила, и движения в комнате я не услышал. Но как только я постучал опять, она отворила, словно стояла за дверью и спорила с собой, впускать меня или нет.
16
Из эпической поэмы Вальтера Скотта «Мармион. Повесть о битве при Флоддене» («Marmion: A Tale of Flodden Field», 1808).