Питер понял, что разбудила его даже не мысль, а скорее воспоминание.
Он вдруг вспомнил, как однажды в детстве они с Тео сидели в кабинете Уильяма Осборна в Финчеме, упражняясь в каллиграфии, когда в комнату внезапно без стука ворвалась мать и, застыв при виде его в удивлении, тут же вскинулась на Питера за то, что нашла его здесь, а не в комнате Тео.
Питер тогда решил, что она явилась за ним.
Но теперь, по прошествии стольких лет, он почему-то усомнился в этом. Ведь, отыскав сына, обеспокоенная его отсутствием мать должна была почувствовать облегчение или в крайнем случае недовольство. Но только не удивление. Кроме того, она вошла не постучав. Почему? Пусть то был кабинет простого секретаря, но все же джентльмена. И при этом в чужом доме.
Но больше всего его беспокоил вопрос: почему, черт побери, он вдруг сейчас вспомнил все эти мелочи? Почему вся эта чепуха лишила его сна? Не потому ли, что последнее время имя Осборна не выходит у него из головы?
Проклятие!
Не мать же это, в самом деле…
Этого не может быть!
Помилуй Бог! Ведь Осборн, хоть и джентльмен, служил у Маркема простым секретарем, и мать с ее снобистскими убеждениями никогда бы не могла…
Впрочем, могла.
Осборн был чертовски хорош собой. Тогда, в детстве, Питер не понимал этого, но теперь, оглядываясь назад, мог сказать, что мужчина был не хуже, чем он сам.
Мать страдала от одиночества. Это бесспорно. Она сама призналась ему в этом позже. Это было через шесть лет после смерти Осборна и пять лет назад.
Осборн тоже был одинок.
Как бы то ни было, инициатива, конечно же, могла исходить от Осборна. Возможно, мать его не поощрила. И обвинения против него, ставшие причиной его смерти, могут оказаться справедливыми.
Но по матери не было заметно, чтобы кто-то ее к чему-то принуждал. Она ворвалась в кабинет явно по своей воле. Питеру в ту минуту даже показалось, что на ее лице было написано воодушевление, при виде его сменившееся удивлением. Хотя теперь проверить правдивость впечатления было уже невозможно.
Как же все запутано, черт возьми!
Питер надеялся, что все это только его разбушевавшееся воображение.
Однако пять лет назад он в самом деле застал мать с мужчиной – с Грантемом, отцом Берты. И воображение тут ни при чем. Ее будуар в Сидли оказался не заперт, и он, уже не помнит зачем, легко стукнув в дверь, вошел в комнату и… увидел их. Они даже не потрудились запереться.
В висках Питера застучала кровь. Что, если это не единичный случай в жизни его матери? Хотя она ему клялась и божилась в обратном…
Что, если это его мать толкнула Осборна на самоубийство?
И вот он держит в своих объятиях дочь Осборна, с которой они только что предавались любви. Он твердо решил на ней жениться, если удастся добиться у нее согласия.
Сюзанна открыла глаза и, откинув назад голову, еще сонная, с разгоряченными щеками, посмотрела на него.
Боже, как же он ее любит! Сила собственных чувств потрясла Питера.
Неужели именно потому, что она знала об этом с самого начала, еще до того, как прочла письмо (и если он не ошибается в своих предположениях, конечно), неужели именно поэтому она…
«Мисс Осборн, с вашим присутствием этот и без того замечательный летний день становится еще теплее и ярче».
Питер почти слышал себя, произносящего эти слова.
Какой же он осел!
Она услышала его имя, и оно тотчас отвратило ее от него.
– М-м, – протянула Сюзанна и поцеловала его в подбородок, а затем в губы, когда он наклонился к ней.
Но теперь его имя ее не пугало. И его предположения, возможно, так же далеки от истины, как небо от земли.
– И тебе того же. – Питер потерся своим носом о ее нос.
– Что, уже пора возвращаться? – вздохнула Сюзанна. – Мы отсутствуем, должно быть, целую вечность.
Питер собирался, как только их желание будет утолено, сделать ей предложение еще раз. Он принял это решение внизу, когда она сказала «да». Он хотел показать, как безумно ее любит, а потом, пока она еще не пришла в себя, пока к ней не вернулась ее обычная твердость, он еще раз задаст ей этот вопрос, И уже на рождественском балу торжественно объявит об их решении.
Но если его мать была любовницей ее отца, шантажировала его и толкнула его на этот отчаянный шаг, Сюзанна никогда не выйдет за него замуж.
А уж о том, что скажет его мать, когда он представит ей дочь Уильяма Осборна как свою невесту, и думать не стоит. Питеру отчего-то казалось, что его догадка верна.
– Все знают, что ты со мной, – сказал Питер. – Возможно, кто-то даже видел, как мы уехали в экипаже. Все решили, что я повез тебя в Сидли, где мы остались на обед.
– Я отчего-то очень часто представляю, как убегаю и вырываюсь на свободу, – проговорила Сюзанна. – Однажды я уже сбежала, но теперь думаю, что поступила опрометчиво. Правда, все кончилось хорошо – судьба привела меня в Бат, где я счастлива. Отчего же мне хочется бежать от этого счастья?
– Наверное, это не все, что тебе нужно в жизни? – предположил Питер. – Я бы сейчас с тобой убежал хоть на край света, если б знал, что мы там, как в сказке, заживем счастливо и умрем в один день. Предлагая тебе летом вместе уехать в Уэльс, я, наверное, не шутил. Да даже не наверное, а точно. Но ни о чем подобном я более тебя не прошу.
– Вот как? – выдохнула Сюзанна.
– Потому что сказки – это сказки, – сказал Питер. – Нет такой волшебной страны, где можно жить беззаботно и счастливо. Чтобы обрести счастье, нужно трудиться. Именно этим я и собираюсь заняться в ближайшем будущем. Я решил это, уезжая из Бата. Не спрашивай, что и как я намерен делать, – я и сам еще не знаю. Но в конце концов я убью одного или даже двух драконов и постараюсь любить себя. А потом, возможно, смогу предложить миру и тебе нечто большее, чем галантность.
Сюзанна внимательно посмотрела на него, и на ее глазах, несмотря на улыбку, выступили слезы.
– Я не жалею, что тогда сбежала, – сказала она. – Я довольна тем, как сложилась моя жизнь. Если б я не сбежала, мы никогда бы не встретились. Но я больше не убегу. Я вернусь в Финчем и встречусь со своими родными, хотя мне будет нелегко. А после Рождества я вернусь в Бат и постараюсь как можно лучше делать свое дело.
– Ты не жалеешь, что мы встретились? – спросил Питер.
– Нет.
– Я тоже.
– Однако мне пора в Финчем, – сказала Сюзанна.
– Скоро будет пора, но не сейчас.
Она приподнялась на локте и поцеловала Питера в щеку. Затем стала осыпать его мелкими поцелуями и наконец коснулась губ. Прижав ладонь к плечу Питера, она заставила его лечь на спину.
Господи помилуй, подумал Питер, заинтригованный, да ведь она собирается заняться любовью!
Когда они сегодня добрались до спальни, он – Питер был уверен, что и она тоже, – едва сдерживал свое желание, а потому приступил сразу к главному. У нее же, судя по всему, выдержки было побольше.
В любовных ласках Сюзанна ничем не уступала куртизанке… впрочем, это, наверное, не совсем так. Дело скорее в том, что он был готов к любви и ей почти не потребовалось усилий, чтобы возбудить его. Как бы то ни было, а она преодолела свою скромность, которая поначалу не позволила ей снять с него бриджи. Ее руки с помощью губ, языка, зубов скользили по его телу, лаская, поглаживая, останавливаясь и дразня там, где это было нужно.
Какое-то время Питер лежал неподвижно, прижав к кровати вытянутые вдоль тела руки. Он наслаждался безупречностью ее прикосновений, удивляясь ее смелости, ее чуткой интуиции, благодаря которой она знала, как пробудить страсть, не доводя в то же время ее до высшей точки. Но вот ее губы сомкнулись вокруг его соска, который она то прикусывала зубами, то ласкала языком. Питер со стоном запустил пальцы в ее золотисто-каштановые локоны и тихо рассмеялся.
– Помилосердствуй! – взмолился он.
Сюзанна, подняв голову, улыбнулась. На ее щеках алел румянец, глаза горели желанием.
– Но я не хочу быть милосердной, – ответила она низким грудным голосом и приблизила к нему свое лицо. Затем, дотронувшись до его губ кончиком языка, она поцеловала Питера, для которого ее ласки превращались в настоящую пытку. Продолжая экзекуцию, Сюзанна оперлась на руки и устроилась на нем верхом.