— Располагайте собой, мы с дедушкой как-нибудь сами… И так вы в кабале: старый да малый двое трудных мальчишек, да я нескладная. Зря машину отпустили!
Всё же он не уехал, пока они, помогая друг другу, не подняли отца без лифта на четвёртый этаж. Молча выпили чай, приняли таблетки, и он ушёл, чувствуя неловкость и замешательство.
Вернувшись в пустую душную квартиру, он рухнул на тахту, злясь на себя, на нерешённые проблемы, соразмеряя НТР, масс-медиа и нелепость своего быта.
Он был человеком, сознающим: бремя моё тяжело и легко есть.
Сон не клонил его заметавшуюся в надежде и отчаянии голову. Сжимая ладонями седые виски, он всё думал, решал, ожидая рассвета.
Улица оживала, умывая асфальт медленно ползущими машинами. Искусственный дождь поливочных агрегатов лакировал на минуты тротуары и мостовую, смывая десятки, сотни чьих-то шагов, уверенных и бредущих, летящих и шаркающих, смывая вчерашний день.
Неслись машины, троллейбусы, неумолимо сменялись цифры на телеграфе, а он по-прежнему был в тяжких раздумьях ушедшего воскресенья.
До приезда машины часа полтора. Ещё можно с телеграфа набором автомата известить о своей командировке. И он пошёл, стряхивая с себя неотступные мысли. А они вдруг обретали неуловимую связь с улицей, обретая плоть в контурах лиц, движений людей и машин.
Вот стайка резвящихся подростков с арсеналом модного набора фальшивого счастья: гитара, магнитофон, ветровка и джинсы. Их гулкие, вызывающие возгласы, смех гортанный и громкий, всё, что может обратить на себя внимание, раздражали не только его. Поколение сытых в спокойном детстве юнцов подтверждало мудрую политику школьной реформы. Поколение юнцов, которых на несколько лет прозевали, упустив возможность передать ощущение человеческих эмоций, сопереживания и участия в вечном процессе созидания, ему казалось опасным. Он чувствовал и свою вину перед ними, перед сыном.
Надо, чтобы в детстве входило в сердце сознание своей причастности ко всему, чтобы не притуплялось чувство долга и, естественно развиваясь, становилось чертой характера, выявляя личность, подтверждая силу живого сердца, одерживающего победу над ложными эмоциями компьютера.
— Слушайте, молодцы, а потише вы не можете входить в рабочий день? — резко оборвал он их, видя мысленно перед собой сына.
— Отцепись, старик. Не вешай на нас свою размышлюху! — фатовато и нагло парировал один из них.
Он хотел ответить и своей рукой направить их по течению жизни, а не по миражам, покрывающим гибельные в юности пороги.
Внимание вдруг переключилось на другой звук: старческая походка, когда асфальт ровный кажется палубой корабля, а солнечный безветренный день вызывает сомнение, так как любое движение, вплоть до опоры на палку, неловко и трудно от непонятного кача из стороны в сторону.
Нет, лик старости не ужасен. Он страшен состоянием беспомощности и потерей того, что заложено всей жизнью трудоспособности.
Старуха по-детски смотрела на людей, ища среди них помощи. Ступени телеграфа были испытанием для ног и палки третьей руки, данной для поддержки самого себя. В детстве коляска и помочи с бережными руками родителей. Затем самостоятельность десятками лет, нужность и работа. И вот детство другого плана, детство без перспективы.
Брошенная кем-то старость, как ненужный, чему-то мешающий предмет шла прямо на него. Он подошёл к ней, ни о чём не спрашивая, свёл со ступеней и только перед переходом громко, прямо над ухом произнёс:
— В какую сторону, бабушка?
— Должно быть, вы знаете передвинутый дом. Во двор, где стройка МХАТа.
Они шли медленно и молча, каждый думая о своём. Он подвёл её к дверям и ещё раз засмотрелся на уверенные движения разумных роботов-кранов. Те творили невероятное. Старый МХАТ, побратим передвинутого дома, стоял расчленённый надвое, с пустым прогалом строящегося нутра.
«Каждое время имеет своего художника, подумал он. Кто-то его осуждает, кто-то идёт за ним, ибо он современник, умеющий видеть дальше, больше других, со своих позиций осмысливать традиции и на их фундаменте создавать невиданное и новое искусство». Вдруг он поймал себя на мысли, охватив взором раздвинутое стройкой старое здание, в историю которого вплетался невидимый с фронтона новый облицовочный кирпич. Старый МХАТ был непременной ретроспективой Москвы, и стена, выдвинутая за прогал, которого скоро не станет, стояла выпрямившись, ожидая единения с новой, подтверждающая вечность искусства.
«И то верно, распахнёт крылья чеховская чайка и смахнёт движением души своего искусства тяжкую проблему. Поможет её решить. Это важно».
Он остановился под липой всё на той же улице Горького. Дерево, вторгнутое в выбитую квадратуру среди асфальта, сохранялось человеком. Корни были укутаны землёй и от спешащих прохожих сохранены узорчатой решёткой.
Дерево и расчленённый, строящийся МХАТ своей вечной символикой его, программиста, на что-то упорно наталкивали.
И право: дерево это блуждание в трёх соснах. Проблема отпала. Ведь есть та, в которой он когда-то видел только женщину, чей взгляд врезался в память своей загадочной необъяснимостью. Тогда по молодости лет, беспечности он не знал, что понятия «женщина» и «жена» каждое по-своему ёмкое были различны. Строки завещания его коллеги «Моя жена, моей жене, моя семья…» снова всплыли.
Да, дерево и стройка МХАТа подсказали решение. Жизнь, клочковатая, с чёрно-белыми полосами спирали, входила в чёткий и ясный смысл: всё на круги своя.
Старость детство наоборот. Разница в том, что беспомощность детства умиляет и ей всё прощается: в перспективе целая жизнь. Старость хрупка и беспомощна, бесперспективна. Жестокая логика жизненного круга. И если ты Человек, то вопреки этой логике сдержи раздражение и взгляни на две руки твоего внука и отца, две руки, связанные робкой походкой и радостью познавания окружающего их мира.
Он увидел через дорогу свой подъезд, окна и решил, что метания вчерашнего воскресенья вновь помогли ему не потерять в себе Человека. И десятки планов, надежд всколыхнулись в нём, подтверждая счёт времени: обрети упущенное, наверстай, не теряя смысла, самое главное это жизнь, в чём бы или в ком бы она ни заключалась, и если ты сумел помочь дожить угасанию, к тебе само, без поиска просто войдёт обычное счастье.
___________