Когда первая радость прошла, когда было сказано все то, что представлялось им самым важным и самым нужным, когда память воскресила фамилии однополчан, погибших и оставшихся в живых, Ветлугин, не скрывая осуждения, сказал:
— И как тебя угораздило? Ты — и вдруг в подряснике! Это просто не укладывается в голове.
Перед глазами Галинина возник надвигавшийся на него танк.
— У каждого своя стезя.
— Мы еще потолкуем об этом!
Танк продолжал надвигаться.
— Напрасный труд, — тихо сказал Галинин.
— Неужели всерьез веришь?
Галинин не ответил, и Ветлугин твердо сказал:
— Сейчас выпьем, потолкуем, и вся блажь с тебя, как пух с одуванчика, слетит.
Танк исчез. Хотелось радоваться и молиться одновременно, в душе было смятение; Галинин поднял на Ветлугина глаза и посмотрел с такой болью, что тот растерялся, перевел взгляд на репродукцию около распятия.
— Ганс Бургкмайр, — объяснил Галинин. — Святой Иоанн Богослов на Патмосе… Читал Апокалипсис?
— Нет. — Ветлугин даже не слышал о такой книге.
— Странно. Можно предположить, что ты и Библию не читал?
— Не читал.
— Странно, странно… Неужели в гуманитарных вузах это, как говорится, «не проходят»?
— И правильно, что «не проходят»! Зачем изучать источник мракобесия?
Галинин посмотрел на Ветлугина с откровенным удивлением.
— Но ведь Библия один из древнейших памятников письменности! Люди, сами того не подозревая, чуть ли не каждый день произносят то, что написано в ней.
— Приведи хоть один пример.
— Изволь. «Не мечите бисер перед свиньями». «Нет пророка в своем отечестве». «Кто не работает, тот не ест». «Камня на камне не оставить». «Построить дом на песке». «Глас вопиющего в пустыне». «Не сотвори себе кумира». «Кто посеет ветер, тот пожнет бурю». «Не ведают, что творят». «Взявший меч от меча и погибнет»… Продолжать?
— Достаточно. — Ветлугину стало стыдно, что он, преподаватель литературы, до сих пор не знал, откуда взяты эти ставшие поговорками изречения. Покосившись на полки с книгами, подумал, что Галинин — человек начитанный, что, разговаривая с ним, можно легко попасть впросак. В душе шевельнулось что-то похожее на отчуждение.
— Если хочешь почитать, то пожалуйста, — сказал Галинин. — У меня есть Библия.
— Как-нибудь в другой раз.
— Воля твоя, — тихо сказал Галинин.
Захотелось поговорить с ним откровенно, как фронтовик с фронтовиком, но Ветлугин решил не торопиться с этим, подошел к книжным полкам, увидел собрания сочинений Достоевского, Тургенева, Чехова, провел пальцем по тисненым корешкам.
— Вот что восторг вызывает! Ты в сравнении со мной Крёз.
Галинин сделал размашистый жест.
— Все, что ты видишь тут, приданое жены. — Постучал в стену, громко позвал: — Лизонька!
Через несколько мгновений в комнате появилась молодая женщина в ситцевом платье с оборками, какие носили много-много лет назад, с большим черепаховым гребнем в рыхлом золотистом пучке. Ее можно было бы назвать интересной, даже красивой, если бы не болезненная бледность на лице. Большие серые глаза остановились на Ветлугине, припухшие губы дрогнули.
— Не пугайся, милая, — мягко сказал Галинин. — Это Ветлугин. Я рассказывал тебе про него, помнишь?
Она виновато улыбнулась, плавным движением руки поправила гребень. Ветлугин невольно подумал, что он очень к лицу ей.
— Моя жена! — В голосе Галинина была гордость. — Матушка, как говорят прихожане.
Ее пожатие было вялым, длинные ресницы трепетали, выдавая внутреннее волнение. Галинин вздохнул, ласково попросил:
— Собери-ка нам что-нибудь.
— Селедочку почищу, малосольных огурчиков принесу, — с готовностью сказала Лиза.
— И это самое. — Галинин оттопырил мизинец, поднял большой палец. Как только жена вышла, пробормотал: — Славная она, беда только — больная.
— Что с ней?
— Туберкулез легких.