— Мне пока рано делать выводы.
— Присмотрись к нему повнимательней. Для него все просто, все ясно, все по полочкам расставлено.
Как только стемнело, Лиза ушла спать. На свет керосиновой лампы летела мошкара. Под потолком метались разбуженные светом мухи. Мерцала лампада. Лики на темных иконах были суровы и строги.
— Завтра придешь? — спросил Галинин.
Ветлугин поскреб переносицу.
— Завтра педсовет.
— Тогда послезавтра приходи.
— Постараюсь.
Галинин понял, что Ветлугин не придет.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Валентина Петровна и Лариса Сергеевна стояли спиной к окну, застя солнечный свет; Анна Григорьевна обмахивалась тетрадкой; несколько учителей тесно сидели на продавленном диване с высокой спинкой; еще одна учительница пришпиливала к стене разграфленный лист с четко написанными фамилиями; Василий Иванович что-то говорил. Как только Ветлугин вошел, смолк. Наскоро познакомил его с учителями и буркнул:
— Нехорошо, Алексей Николаевич.
Ветлугин растерялся.
— Нехорошо, нехорошо, — повторил директор. Он собирался пожурить москвича, но в его голосе помимо воли проскальзывало недовольство и лицо было рассерженным. — Только приехал и уже — нате вам! — с попом обнимаетесь.
Ветлугин хотел сказать, что отец Никодим — его однополчанин. Но разозлился и выпалил:
— Это мое личное дело!
— Ошибаетесь, — возразил Василий Иванович. — Все личное должно быть подчинено общественным интересам. Вы — учитель и, следовательно, обязаны показывать пример, а получается…
— Это мое личное дело, — перебил Ветлугин, чувствуя, как растет неприязнь к этому человеку.
Директор посмотрел на учителей, словно призывал их быть свидетелями. Хотелось одернуть москвича, но что сказать и как — не мог сообразить — в таком тоне с ним никто не разговаривал. Учителя шушукались, переводили взгляды с Батина на Ветлугина. В глазах Ларисы Сергеевны резвились чертенята, на лице Валентины Петровны было сочувствие, но Василий Иванович вдруг понял — они ему не союзники. Стало горько, обидно.
Анна Григорьевна с решительным видом подкатилась к испачканному чернильными пятнами столу.
— Может, начнем педсовет?
Василий Иванович кивнул.
— Рассаживайтесь, товарищи!
Стараясь говорить веско, убедительно, он рассказал о ремонте школы, произведенном лично им, директором, покритиковал районо, которое до сих пор не обеспечило школу новым движком, сообщил, что в девятом классе будет обучаться не десять человек, как предполагалось, а одиннадцать.
— Кто одиннадцатый-то? — храбро спросила Валентина Петровна: ей очень хотелось обратить на себя внимание Ветлугина.
Василий Иванович сделал паузу.
— Колька Рассоха — кто ж еще.
— Способный парень, — спокойно сказала Лариса Сергеевна.
— Способный, но лодырь, — уточнил Василий Иванович. — Вдобавок на девочек поглядывает.
Валентина Петровна тревожно мигнула, Лариса Сергеевна улыбнулась, спросила, слегка растягивая слова:
— Разве это запрещено?
Василий Иванович пошевелил бровями, уверенно сформулировал:
— Не положено — вот как надо ставить вопрос!
«Дуб», — подумал Ветлугин и сказал:
— Ромео было всего пятнадцать лет, когда он полюбил Джульетту.
Директор снова пошевелил бровями, снисходительно объяснил:
— В книжках все, что угодно, можно понаписать. Но мы не по книжкам живем.
— Жаль, — проронил Ветлугин. Он мог бы побожиться — Батин и понятия не имеет, кто такие Ромео и Джульетта.
Лариса Сергеевна твердо сказала:
— Но экзамены Коля успешно сдал.
— Если бы не сдал, то и разговора не было бы, — проворчал Василий Иванович. — Лично у меня мнение — не хочет он учиться. Поэтому я и не внес его в списки.
— Можно мне сказать? — это вырвалось неожиданно. Ветлугин мысленно обругал себя, но отступать было поздно.
— Прошу, — с подчеркнутой вежливостью откликнулся Василий Иванович.
Ощущая на себе любопытные взгляды, Ветлугин сказал:
— Я всего сутки в селе, но уже от нескольких людей слышал про этого ученика, про разбитое им стекло и про штраф. Вряд ли нужна такая крутая мера.
— Правильно! — одобрила Валентина Петровна и почему-то покраснела.
Начался спор. Одни учителя говорили: родителей надо оштрафовать, другие возражали.